Олег Аникиенко - Один оборот

Не сложилось у меня с заведующей. Этакая крупная тетка, вся в золоте… У нее огромный кабинет с баром. А у меня и стула нет. Сижу в коридоре у запасного выхода. На засаленной колоде для рубки мяса. Рядом – метла, лопата… Тут и перекусываю. Мясник – ворует, посудомойки тащат отходы… Страшная жизнь… Однако, тружусь, разгружаю…

– Слышь, Ваныч! Тебе писателем быть. Так описываешь… Наливай!

– А чего? Вот про бабку недавно начеркал… «Люди – не боги» —

называется… Зашла она в нашу столовую голодная. Объедки из тарелок перехватывает… Я ей пельменей принес, разговорились. Она рада вниманию, поведала. Оказывается, ее сосед обокрал. Гнида! Все унес, даже электроплитку. – В милицию заявляли? – спрашиваю. – Что ты! Ни – ни! Боюсь я их – отвечает. – Недавно тот сосед ломал мой забор на растопку. Слышу, говорит: Давай бабку грохнем? Ломиком по башке и дом продадим. …Господи, спаси! Кто ж его купит? Гнилой! Приезжали ко мне начальники, смотрели. «Ничего, мол, гражданка, жить можно…» Вот и живу пока…

– А сколько вам лет? – спрашиваю.

– 72 будет. А зовут – Глафира Степановна. Ты в Бога веришь?

– Не знаю, бабушка. Нет, наверно.

– А ты верь в Бога, верь… Я каждый день молюсь, и Он слышит. Вот сегодня покушать принес.

– Так это не Бог был, бабушка. Человек!

– А кто ему подсказал, а?

– Ну, в общем в таком духе рассказец. Только после этого случая я стал третий раз безработным.

– Слышь, Семеныч…

– Иваныч я…

– Ой, прости! Золотой, ты, человек! Спасибо за рассказ!

– Ты диктофон не сломай… Дай, переставлю…

– Сам не сломай… Ха-ха-ха…

– А давай стих прочту? Про безработных. Вот, записано…

– Вместе давай! По сроке. По строке…

«Вот и вышла мне свобода ремесло менять, —

В веренице безработных пескарем стоять…»

– Теперь, ты.

«Если верить воротилам,

мы еще нужны.

Топоры, лопаты, вилы —

не отменены.»

– Не так громко. Соседи…

«Номер тысяча девятый, —

боль души в глазах.

Ничего, что бросил шляпу,

телогрейку взял.»

– Точно! Осилим, брат!

«Новым временам в угоду – не плясал юлой.

Быть рентабельным у Бога можно и с метлой!»

– Здорово! Ретнабельным!

«Видно, все-таки, моральный

выбор – поважней!

Каждый, все же, визуален

в маленьком окне!»

– Заканчивай!

«Оттого, даже отведав на губе крючок —

Неубитого соседа поддержи плечом…»

– Э-э, ты чего?

– Дай обниму, Сема… Где диктофон? Наливай!

– Хватит уже… Выключай батарею…

– «Поддержи плечом…» Классное интревю……

– Стой! Надо вызвать та…

Утром она пришла к железнодорожному вокзалу встречать гостя, элитарного фотографа из Москвы. Ребята из клуба ее попросили. Поезд задерживался. Кружила метель, перрон продувало, и она зашла внутрь вокзала. На входе едва справилась с чугунной дверью. Пришлось растягивать толстую пружину. – Вот сюжет для Туровой, – подумала с обидой. – «Выход в город», «Жизнь и пружины», как-то еще… Воспела бы она эту… колбасу. Стулья в зале ожидания были фанерными, а подлокотники из отполированных одеждой алюминиевых труб. Редкие ожидающие сидели, поджав ноги в носках. Старая уборщица терла пол. Из неплотно закрытой туалетной двери воняло…

Приближаясь к нужному вагону, она обернулась в сторону вокзала. Из зала ожидания, сквозь заснеженное стекло, ей кривлялась рожица мальчика. – А, – это мой снимок! – подумала она. – Или не мой? Тогда – чей?

Андрей Махоня, культовый фотохудожник, оказался толстеющим мужчиной лет пятидесяти пяти. Растрепанные волосы на его облысевшем черепе сохранились по бокам. Смущали глаза, – они были разными. Один – человеческий, живой. Другой – жесткий, механический.

– Давайте, подышим. Хочу померзнуть… Здорово у вас!

Она поняла его. Вырвался из мегаполиса на день – другой хлебнуть провинциального воздуха. Каким он видит наш город? А меня? Впрочем, кто я ему? Уже завтра он – домой, в свою лабораторию…

Провинциальный фотоклуб «Дружба» сохранил свое название от советских времен. Небольшая комната, завешенная зелеными рыбацкими сетями. Среди грузил и поплавков в сетях, словно рыбы, плавали фотографии. Сети, по версии руководителя клуба, – символизировали удачу фотографа, поймавшего глубинные кадры жизни.

По правде, не такие они и друзья. Гонора у всех хватает. Выделялись пять – шесть «зубров» местной фотографии. Они выставлялись в городских холлах. Начинающие – помалкивали и впитывали сентенции в надежде найти свой стиль.

Ох, уж этот «авторский голос»! Все помешались на нем. Даже если нет ничего на снимке, – все отчаянно доказывали свои теории.

У Саши Бачева – одни углы домов, подъезды. Там туманней, здесь светлей… «Поток фотографического сознания». Выражение внутреннего «я», колодец подсознания…

Зиновий и Сидорук – щелкали все подряд, но в русле историко – ассоциативной фотографии. Свидетельства для потомков.

Марк выставлял помятые жестяные банки, фиксируя светом каждый излом. Это – конструктивный сюрреализм.

Даже Нюша из Баклушей, пигалица, а фотки ее – «экзистенциальные»!

Возьмет баллончик и рыскает в поисках подходящих стен. Чтобы с фактурой… Затем прыскает надписи – «Ничего нового, существовал». Или – «Хруст сухарика оглушил…»

Всех развлекал Вандовский. Помнится, прыгал на клубном «пивасике». Бегал с аппаратом без пленки: – «Кому сделать кадр? Без пленки! Ему подыгрывали… Гениально! Вандовский возглавлял «новую волну». Извергал идеи. То он сделает серию «У унитаза», с синими, как у цыпленка, ногами. То – вставит в трусы огурец, на лоб – очки сварщика… «Фотография должна быть мерзкой!»

Ну, а ее направление? Честно говоря, стеснялась своих работ. Ведь на фотках была ее Настя, ее девочка…

Сладко и больно показывать дочку чужим глазам, возможно, недобрым. Она снимала рядовым аппаратом, без всяких ухищрений. Настена скакала, сидела на горшке, играла в куклы, как обыкновенный ребенок. Потому и фотографии в клубе встречали одобрительным «ммм…» и – забывали о них. Всем хотелось спорить, отстаивать взгляды о «незаданном вопросе» фотографии.

В клубе выключен свет. Горит лишь красный фонарь для домашней печати. Тот самый фонарь, который создавал особую атмосферу в затемненных кухнях панельных домов. Эпоха советских фотолюбителей. На столе такой же старый фотоувеличитель. Рядом – фото-бачок, реактивы в банках, ванночки с пинцетом. Над головой фотопленки с прищепками. Помните? Субботняя ночь, тишина, дети спят… Муж придерживает пальцами фотобумагу, жена отводит стеклышко увеличителя, наводит резкость. Один – два – три… десять! Смотри! Смотри! Проявилось…