Валентин Лебедев - Цветы полевые

Как они любили рыбалку!

Андреич, отец мой, работал в механическом цеху, токарем. Все металлические детальки, необходимые в снастях, были его епархией. Заготовки для блесенок нарезать, колечки завить, поводочков наплести, распустив миллиметровые тросики. Уключины новые для лодки смастерить и, набалдашник для ботушки 17 17 Шест для загона рыбы в сеть выточить, с погремушкой.

Степаныч (дядя Толя), отвечал за лодку и мотор. У него была самодельная железная лодка и лодочный мотор ЛМ-1. Маленький, но зато мотор-всё не руки трудить. Сетенку какую за зиму сплести, дыры залатать – челночок туда-сюда по линеечке, закинет петельку, челночок пропустит, пальчиком прижмет и затянет узелок. Елочку сухую на черенок для строги подыскать.

Посадка сетей – священное действо. Здесь даже меня приобщали. Я отвечал за поплавки. Нарезал из больших кусков бересты полоски сантиметров по восемь, срезал уголки, что бы потом нитки не цеплялись и совал их в кипящую воду. Береста закручивалась, превращаясь в плотно свернутую трубочку. Такие трубочки -поплавки прикреплялись на верхнюю бечевку сети – трехстенки.

Грузила были фарфоровые, благо завод фарфоровый и рыбаки быстро наладили их производство.

Про рыбу знали все. Ямы на реке, коряжник, пни, отмели, травы. Ходили перед рыбалкой на берег, смотрели, слушали, бывало, ногами притоптывали – гулко отзывались берега. Заволнило – ага, лещ подошел, подъязок спускается, щучка бултыхнулась, мелочишку веером пугнула.

– Андреич! Поденка завтра пойдет? Как думаешь?

Отец нюхал воздух, смотрел на воду, на чистое вечернее небо и говорил:

– Да, пожалуй, день, может два. Надо бы завтра, с утра, язя проверить, а то потом неделю брать не будет.

– Смотри, пузырьки лопаются – воон вдоль травки. Здесь и будет кормиться.

– Я уже горох замочил, ночью напарю-отзывался Степаныч.

И, рано утром, чуть свет, пошли за огороды, к реке. Место было излюбленное – «Колодчик» называлось, прямо за домами ИТР (инженерно-технических рабочих). Брали по одной удочке. Короткие, полутораметровые стволики можжевельника, беленькие, кончики тонюсенькие. Леска ноль три, грузила на поводочке грамм по двадцать пять.

Сядут не далеко друг от друга. Опустят ладошку в жестяное ведерко с горохом, зачерпнут пригоршню и рассыпят коротким взмахом, чуть выше по течению-прикормить что бы. Леску колечками у ног распустят, выберут горошинку, заправят крючок под кожицу и плавно, раскачав поводок, закинут на середину речки. Усядутся, удилище в руках и застынут. Слушают рукой, как надавит рыбина и подсекут. Голавли, язи крупные – не много – штуки по две три подцепят и хватит – для себя ловили.

Всегда брали меня с собой. Смотри, мотай на ус, наблюдай! Я и мотал. Много чего перенял и был в тринадцать лет достойным напарником. Вот и сейчас, сердечко ёкнуло – не с проста дядька явился.

– Ну, что? На ночь собрался? – спросил отец. Чай Вальку будешь просить?

– А-то кого? В Шатевские травы поедем. Холодно сегодня – рыба под берегом мертво стоять будет. Пусть собирается. Пожрать я возьму, Нинка пусть не беспокоится.

Мать, что-то пыталась говорить, мол завтра только пятница, мол в школу ему надо.

– Ну мам!? Уроки я сделал и у меня, все равно, одни пятерки! – вставлял я. Мать качала головой и смирялась. Разве удержишь!?

– Пусть собирается! – подмигнул мне сосед и угремел.

Шатевские травы… Правильнее, наверное, было бы сказать, ШатеЕвские, так как этот участок реки находился под горушкой, на которой в зелени ив, красовалась резными наличниками деревня Шатеево. Но все называли проще и короче – Шатевские. Прямой участок, с прозрачной, отфильтрованной травами водой – прокопка, старая уже, с кочками под берегами, с черными бревнами по дну, оставшимися после сплава, с тенистыми ямками, закоулками, светлыми местами, песчаными отмелями. Вдоль берегов ивняк и выходы чистых лугов.

Рыба водилась всякая. Конец октября, температура приближалась к нолю-самое время для ловли строгой. Строга не широкая, восемь зубьев всего, сделана очень удобно, аккуратно, легонькая длинная слежка. Отражатель от тракторной фары без стекла, тоже на длинной ручке, в котором помещалась двенадцати вольтовая лампочка, провода и аккумулятор. Вот и вся снасть.

Вечером погрузились в лодку, пристроив весь скарб в носу. Накинули брезентовый плащ, а я улегся сверху на живот, чтобы наблюдать за рекой, как убегают назад берега, подцвеченные осенней желтизной, темные ельники, спускающиеся к воде, высокие, с оранжевым отливом коры, сосняки, на дальних поймах в изумрудной зелени озимые поля. Вечернее небо пестрило розовыми облаками, брызги из-под скулы лодки разноцветными каплями мельтешили, играя радугами, иногда попадая мне на лицо. Широко раскрытыми глазами я впитывал в себя мир, счастье от происходящего, от возможности быть частичкой огромного процесса, творимого природой.

Моторчик небольшой, всего в одну лошадиную силу, надежно урчал сзади, толкал лодку против течения. Добираться было долго – часа три.

Исчезли позади последние домики поселка и пошли нарезать петли – Первый рог, Второй, Третий. Нырнули под мост и выскочили на прямой участок, названный рыбаками «трубой». В «трубе» обычно ловили на горох язя. Повернули вправо, под обрыв – «убитое», заюлили в тоннеле ивняка – «сады», «земляная» и придерживаясь правой стороны, по глубине, обогнули мелководье-наносную, песчаную косу-устье реки Ветелки, перед желтым обрывом, с короной сосняка. Ручей Хазовый – непонятное название. Знаю только, что в пойме этого ручья была вотчина браконьерских охот на лося. Бухали голосами русские гончаки, орали лайки. Тропками выносили удачливые охотники сохатину с раздольных Акуловских боров к реке, сплавлялись на лодках в поселок. Добавляла в Дубну воды речушка Веля.

Марьинский рог, с глубоченным омутом, Старковский рог и ручей Кошарма. Затем Павловический рог, не большие повороты и вот уже виднеются ободранные купола, хлопающие ржавым железом, с надломившимися крестами – остатки храма Никола-Перевоз, что перед деревней Сущево. Гулкое эхо под Сущевским мостом и вырываемся на простор сенокосной поймы. Два укоса за лето снимали косари. До Шатевских трав – рукой подать. Уже в темноте проскочили травы и остановились, справа впадала река Нушполка. В ее устье и приткнулись.

– Перекусим и начнем! – дядя Толя стал вытаскивать на берег необходимое барахло. Несколько березовых сухих полешек, прихваченных из дома, оказались весьма кстати. На берегу запылал костер. На рогатульке подвесили небольшое жестяное ведерко, зачерпнув в него воды из речки.