Валентин Лебедев - Цветы полевые

– Хорош! – крикнул Сережка и отцепил от карабинчика игорев конец лески.

– Принимай!

Игорь зашелестел катушкой.

Язь брал еще дня два и скатился вниз, в сторону Волги. Ищи свищи!

Попрощавшись с мамой, я сел в машину и поехал домой.

Улица Рубцова, бывшая Станционная, была почти безлюдна. От «Дежурки» – дежурного магазина, отделилась фигура и человек, медленно передвигаясь, опираясь на палку, побрел по улице. Что-то до боли знакомое показалось в нем. Обгоняя, оглянулся… Володька, Жучек! Остановился…

– Здорово, Вовка! – обнял, посмотрел в лицо.

– Валька, ты что ли? – он уставился на меня, явно что-то вспоминая, что-то пришептывая и теребя в оттянутом кармане старой строительной куртки пластмассовую бутылку Жигулевского пива. То да сё, где, да как? С кем? Почему? Володька Жуков… Друг ты мой сердечный! Что стало с тобой? Старались разговориться, слова не связывались, только смотрели друг на друга и спрашивали: «А помнишь? А это помнишь? Конечно!.. А это? А кашу помнишь?»

Вдруг отвернулся и заплакал…

– А я вот один… Пью…

Ах! как же хочется поспать… Хоть ещё чуток… Рано еще! Но петуху разве прикажешь? Заголосил, как ненормальный… Чего не спится? Ни свет, ни заря, взял и заорал… Конечно, у него семья огромная, всех на прогулку вести надо, кормиться. Нууу, заквокали, закудахтали… Крыльями захлопали, послетали с насестов…

А хозяин уж на забор запрыгнул, опять шею тянет, солнышко высматривает, не прозевать бы. А оно, резануло по горизонту, напухло расплавлено, и лопнуло… Расплескало золото, заискрило по росе, обдало теплом… Вставайте! У соседей загремел цепью по будке пес… Аавв – зевнул протяжно, сладко… Похлебал воды из миски и полез досыпать… Сквозь щели дощатого сеновала пробились лучики света, в них замельтешили пылинки, защекотали… Пахнуло свежестью, задурманило запахом молодого сена, еще скошенного до Петрова дня. Не успели еще цветы семена бросить, не загрубели еще стебельки, листики мягкие… Клевер, мятлик, тимофеевка с полными колосками. Разнотравье! И запах другой, нежный какой-то, ни как у июльского сена.

Подремать бы еще… Повертелся, пошуршал, улегся поудобнее, перекусил горьковатую былинку, ткнувшуюся в губу и, вздохнув, закрыл глаза…

– Вставай! Работник! – голос отца заставил проснуться.

– Проспишь!.. Мать завтракать зовет… Беги скорее, я пока тебе топор поправлю…

Скрипнула дверка сеновала и в ней появилось улыбающееся лицо.

– Как ты тут? Выспался?

– Поспал… – я выбрался из сена и пополз к выходу.

– Там я тебе воды у колодца оставил, умойся… – отец спустился по лесенке и распахнул дверь в сарайку, вошёл, загремел инструментами.

Умывшись, вылил остатки холодной колодезной воды на плечи и уткнулся в чистое белое, вафельное полотенце… вдохнул… Ммммм, как пахнет! Солнцем, летом… В цветах уже вовсю трудились шмели, пчелы. Раздвигали лапками тычинки, стряхивали пыльцу, забирались в глубь, доставали нектар и перелетали на соседний цветок. Куры, смешно выставляя шею вперед при каждом шаге, вальяжно передвигались по огороду, вертели головами, лапами раскидывали землю и что-то клевали. Петя ходил среди них и наблюдал за порядком, иногда ворчал негромко, призывая кур обратить на себя внимание, перебирал ногами, чертил крылом. Некоторые подбегали к нему, копались под ним и благодарно кудахтали.

Крыльцо было открыто, из дома наносило жареными блинами. На кухне Мама, вся разрумянившаяся, в цветастом легком фартуке, колдовала у керосинки. Я подошёл и чмокнул её в щеку…

– С добрым утром!

– С добрым!.. Умылся? Садись за стол, сейчас горяченьких добавлю…

В террасе был накрыт стол. Широкая плоская тарелка, на ней стопка блинов. Мамины блины! Тонюсенькие, почти прозрачные, с дырочками, резными, загорелыми краями! На каждый блин Мама клала ложку крупчатого желтого топленого масла и накрывала следующим блином. Иногда посыпала щепоткой сахарного песка…

– Ешь… – мама перевернула блин со сковороды в общую стопку.

– Молоко пей… Утрешнее… Соседка уже принесла – аккуратно налила мне из литровой банки в чашку. Я не заставил себя уговаривать и принялся уплетать блины… Обжигался, дул на них и жмурился от удовольствия.

– Что-то Сережки не видать!? Спит еще? – спросил я про брата.

– Какое там – спит! Утек уже на реку… Сказал, что подъязок начал спускаться. С Сашкой Сорокиным уже тюкают поди, вчера слепней ловили, мух. На устье собирались… – мама улыбалась… Мимоходом погладила меня по голове…

– Ешь… Работник… Я вам обед с собой приготовила… Кашу твою любимую, жёлтую… Пусть Вовка не берет ничего, хватит всего.

Сняла с гвоздя старенький военный вещмешок, принесла из кухни провизию. Села рядом за стол и стала все укладывать. В пол литровой банке виднелась чистая, перебранная, без единого черного зернышка пшенная крупа. Несколько раз перемытая, ярко желтая. Просматривался кусочек сливочного масла, прижавшийся к стеклу, еще не совсем растаявшие три кубика сахара.

– Все добавила… Соль тоже там… Сполоснете котелок водой, потом только молока вольете, а то пригорит… И из банки все вывалите…

– Да знаю мам… – я облизывал губы и наблюдал за мамой, прихлебывал молоко.

– Чай, сахар…

Мама складывала в мешок пол пачки индийского чая, нарезанный белый хлеб, в жестяной баночке из-под ландрина сахар. Семисотграммовая банка молока.

– Полотенце вам суну… – затолкала все, переложив банки полотенцем и затянула на горловине петлей лямки.

В террасу вошел отец. В его руках был не большей топор.

– Расклинил и помочил немного – не слетит. Пятку поправил, где-то ты по камню задел. Собрался? Беги, время уже, дружок заждался, наверное – натянул на лезвие брезентовую рукавицу…

– Осторожней там махайтесь-то!

Володька ждал меня на перекрестке нашей Станционной улицы и Анашкиного переулка. Поздоровались и пошли в сторону керосинки. Керосинкой называли магазин где продавали эту горючую жидкость. Прямо за ним, через дорогу, начинался лес. Идти было не далеко, километра три. Лесная тропинка, нырнув в высокий ельник, тут же уперлась в тенистую дорогу, по которой мы и заспешили дальше. Пропетляв среди елок, дорожка вывела в березняк и спустилась в низинку, по дну которой струился приличный ручей.

Здесь была устроена примитивная переправа из двух слежек, перекинутых с берега на берег. По обе стороны торчали палки, которые использовали для перехода на другой берег. Мокрый рукав. Сюда, в березняк, дед еще маленькими водил наше младшее семейство Лебедевых за белыми грибами. Перейдя ручей, углубились в ольшаник и побежали в сторону железнодорожной казармы. Перепугали собак, набрали трехлитровый бидончик воды из колодца, попили сами и перешли железную дорогу.