Валентин Лебедев - Цветы полевые

Солнце было уже достаточно высоко, от шпал густо пахло гудроном. Минут через пятнадцать вышли к угольным ямам. Когда то, давно, в этом месте жгли уголь. Земля еще сохранила очертания ям, оплывших, поросших редким, невысоким березняком. На склонах краснела ягодой земляника. От ям, по Поперечному просеку, повернули влево и вышли к месту работы…

В 1964 году в поселок вели газопровод. Для прокладки труб необходимо было прорубить через лес просеку. Крупные деревья были уже спилены, а вот мелочь-не большие березки, осинки (топорник), кустарник, оставались и их необходимо было убрать. Лето, каникулы после восьмого класса… Вот мы с другом и решили подработать. Зачищали просеку. Рубили под корень деревца, складывали их в кучи.

Для этого в землю, на расстоянии одного метра друг от друга, забивали две пары колышков и между ними укладывали срубленное, так, чтобы высота кучи была чуть больше метра-на усадку. Это облегчало приемку сделанной работы. Объем, за который производился расчет, считался просто-метр умножался на длину кучи и получались кубометры. Работали уже дней десять и количество кучек, увеличиваясь, радовало глаз.

Сама по себе работа была не трудная – с топорами обращаться умели, не хилые и мотивированные обещанным заработком. Досаждала кровососущая живность. Комары, слепни то и дело вгрызались в наши тела, мешая работе. Для их отпугивания развели костер, завалили его сырыми гнилушками, еловым лапником, прятались в дыму, который стелился вдоль просеки. Не ленились, работа спорилась. К обеду уже подвело животы, и мы уселись отдохнуть.

Занялись приготовлением обеда-долгожданный момент! Сполоснули котелок водой, налили молока и вывалили пшенку, подвесили над костром. Помня наставления мамы, непрерывно помешивали содержимое котелка ложкой. Дым от костра поднимался вверх, некоторые искорки, погаснув, плавно спускались в кашу. Туда же иногда падали комары, задохнувшиеся дымом. Комаров аккуратно выбирали палочкой. Вдыхали запах варева, сглатывая набежавшие слюни. Обжигаясь, пробовали, втягивая сквозь зубы воздух, разжевывали.

Готово! Сняли с перекладинки котелок и пристроились поудобнее возле него. Взяли по ломтю белого хлеба, начали обедать. Каша была не просто вкусной, она была невероятно вкусна! Пропахшая дымом, чуть подгоревшая, с редкими серыми трупиками комаров… Торопились и быстро добрались до дна, начали скоблить его, подчищая крошки.

Потом вымыли котелок, вылили в него остатки воды и стали ждать чай… Добавляли веточки брусники с несозревшей ягодой, горстку черники, земляники… Вода закипела, бросили заварки. Дали немного попреть и разлили варево в эмалированные кружки. Раскрыли жестянку с сахаром и, макая белые кусочки в жидкость, вприкуску, жмурясь, пили чай…

Расслабленные, уставшие от еды, легли на землю. Высоко качались верхушки сосен, склонялись низко ветки берез, сквозь них виднелось голубое полуденное небо, совсем безоблачное…

Пищали надоедливые комары, вскрикивала сойка. Помахивали веточками у лица, не громко разговаривали, подсчитывали сделанное.

– Сколько у нас? – Володька повернул голову в мою сторону.

– Сорок восемь… Да сегодня пять уже поставили…

– Еще штуки три надо, а может и четыре – я поддержал разговор.

– Получим деньги и поедем в Москву, в ЦУМ… Ты чего думаешь купить? – Вовка приподнялся на локте.

– Не знаю еще, а ты?

– Я хочу свитер и рубашку… Может еще на брюки хватит… Как думаешь?

– Еще недельку. наверное поработаем, там видно будет… Пошли. А то разлежались!

Взяли топоры, поправили оселком и погрузились в работу. Скоро прибавились еще две кучи. Немножко подустали.

– Давай еще одну и закончим – предложил я.

– Правда, хватит, а то размечтались – напарник широко улыбнулся…

Я подошел к не толстой березке и чуть наклонил ее левой рукой. Не широко размахнулся и перерубил ствол до середины. Топор легко вошел в древесину. Вытащил его и замахнулся, с другой стороны. Рукав рубашки зацепился за какую-то ветку, лезвие топора скользнуло по стволу и, отскочив, носком погрузилось мне, в левую, кеду. Выпустив топор из руки, я с удивлением рассматривал его, торчащего в моей ноге. И вот тут наступила боль… Я заорал на весь лес. Подбежал Володя и приговаривая: «Ну, как же ты так? Ну, как же…?» – вытащил из моей ноги топор и стащил с меня кеду с носком.

– Зажми рану! – побежал к рюкзаку и притащил полотенце.

Странно… рана была глубокая, виднелась разрезанная кожа, разрубленные вдоль, бело-синие сухожилия, а крови не было. Тупая боль пронзила всю ногу. Вовка разрезал топором полотенце пополам и крепко замотал мне рану.

– Бежим к казарме. Там в больницу позвоним…

– А вещи, котелок, топоры? – кривя рот, сквозь боль, спросил я.

– Не думай, завтра сбегаю… Пошли скорее…

В казарме позвонили в больницу. Приехал старенький, белый москвичёнок. На лобовом и заднем стеклах, в белых кругах красные крестики. Молоденькая медсестра, промыла рану, и поставила мне укол.

Володька вернулся за нашим барахлом, а меня увезли в больницу. Завели в операционную, вошел доктор в ленинской бородке и со сказочной фамилией Кащей.

Георгий Михайлович! – сколько еще встреч предстояло с ним! Потыкал пинцетом в рану и, сказав «до свадьбы заживет», прицепил пять скобок, соединив края кожи. Медсестра обработала разрез белым порошком и меня отвезли домой в целости и сохранности. Мать тогда все плакала, отец влепил подзатыльник. Брат Сережка смотрел на меня с испуганным восхищением и все пытался рассказать мне про рыбалку.

Дней через пять скобки сняли, рана затянулась, а через месяц я уже играл в футбол. Деньги за работу мы с Володей получили, позже съездили в ЦУМ 16 16 Центральный универсальный магазин …

Свитер с рубашкой он себе купил. Мне тоже хватило на черную дерматиновую куртку. Уже больше полувека прошло… Нога давно зажила, лишь узкая белая полоска шрама, чуть выше большого пальца напоминает о желтой каше и давно прошедшем лете.

Засов на калитке громко звякнул.

Я подбежал к окну и выглянул во двор, но не успел заметить, кто вошел в калитку. Тут же хлопнула входная дверь, по порожкам сеней загромыхали шаги, постучали в стену.

– Андреич! Ты дома? – в кухню ввалился сосед – Агафонов дядя Толя.

Высокий, сутулый, громкоговорящий. От него всегда веяло весельем, непонятной лихостью, ухарством и, чуть-чуть, спиртным. Разэтакий рубаха парень-губошлеп. С отцом они дружили, как соседи (дом его находился напротив нашего на Станционной улице), как заядлые рыбаки. Еще, я думаю, их объединяло то, что они оба были не курящие.