Михаил Дорошенко - Боргезия

– Откуда узнали?

– У вас под глазами круги. Как там говорится… шурша шелками и туманами…

– Вам не откажешь в наблюдательности.

– Делаю вывод: если такой серьезный человек, как вы, в разгар следствия впадает во все тяжкие с женщиной, жди пагубы. Не ожидал от вас такого легкомыслия. Раньше, как мне известно, за вами такого греха не водилось.

– Честно говоря, меня это самого смущает. Ничего подобного я еще не испытывал. Нечеловеческое удовольствие.

– А-а… – машет рукой Грин, – все ясно.

– Опять вам все ясно!

– Удовольствие, говорите, нечеловеческое? Знаете, что это такое?

– Страсть…

– Нет, афродизиак.

– Но я ничего не употреблял, не пил и не ел из ее рук.

– Руки тут не причем. Отрава на губы наносится и на прочие места. На соски, например.

– Пожалуй, вы правы, – соглашается Антипов. – Вкус у губной помады был странный.

– Две-три встречи с упоительным созданием, и вы ни с кем уже, кроме нее, не сможете иметь отношений. Вы ее раб на всю оставшуюся жизнь.

– Умеете вы вовремя вылить ушат холодной воды за шиворот!

– Она интересовалась вашими делами?

– Нет.

– Хитра, ох, и хитра. Кто такая?

– Княгиня Велиховская.

– Удивляюсь я на вас. Это же надо, связаться со свидетельницей вашего недавнего дела. И это с вашим-то опытом!

– Ч-черт попутал!

– Вот именно, черт, а скорее чертовка.

Раздается выстрел из пушки. На тротуар под ноги изумленного мраморного сатира падает бронзовая голова.

Антипов на ходу выскакивает с коляски у места происшествия, а вслед за ним – Грин.

– Что вы на это скажете?

– Вы что, мысли читаете их? – изумляется Антипов.

– Нет, они – наши.

– Не укладывается в голове.

– Ваша газета? – спрашивает Грин, подавая газету.

– Да моя, но…

– Я подсунул вам в карман газету с отчеркнутой заметкой о «Саломеи» и тем самым спровоцировали их на безобразие? Что вы на это скажете?

– Не знаю, что и сказать.

– Знаете, – спрашивает Грин, – где была взята голова Олоферна?

– В одной церкви за городом. Чудак помещик привез из Европы скульптурное изображение. Пропало на днях.

– Что там еще пропало?

– Крест деревянный, довольно большой.

– А, крест! – восклицает Грин. – Ждите, скоро всплывет.

– Типун вам на язык. И что означает появление еще одной головы, по-вашему?

– То, что мы следим за ними, а они – за нами.

– Кто, они? – спрашивает Антипов.

– Бакрушин, к примеру, сотоварищи!

– А что Бакрушин? Похитил голову для коллекции. Что из того?

– Сплетается орнамент, в центре которого находится голова Гоголя. Скажите, что за история произошла с пароходом Бахрушина, который утонул под Херсоном?

– Большевики… – с досадой отвечает Антипов, – в девятьсот пятом году на японские деньги купили в Англии партию оружия, как доносили агенты. Другие агенты доносили, что оружие с заводов Бахрушина. Его должны были отвезти куда-то в Европу, но не увезли, а оставили в Черном море. Пароход несколько дней пребывал в нейтральных водах, а потом затонул по непонятным причинам.

– Понятно. Бакрушин велел своим клевретам потопить корабль в случае, если революция пойдет на убыль.

– Ох, как не хочется принимать вашу точку зрения.

– Придется, – кивает Грин.

– И все-таки это предположение, не более того.

– Ваше благородие, – обращается полицейский к Антипову, – разрешите обратиться?

– Обращайся, голубчик.

– Полковник Обузов велел передать. Крест… крест плывет по реке.

– Что-о…

– С… собакою.

– Накаркали, – оборачивается Антипов к Грину.

Тот разводит руками.

– Откуда вы все знаете?

– Интуиция.

По Неве плывет деревянный крест, на котором мечется привязанная на поводке собака.

– Видали, – указывает полицейский на балкон с господами во фраках, которые разглядывает крест в театральный бинокль, – расселись, будто в театре.

– Они и так в театре, – говорит Грин. – Места заранее были раскуплены.

– Не верю, – машет головой Антипов, – совпадение.

– Вы лучше велите своим агентам проследить за присутствующими. Уверяю: окажутся все приятели нашего Бахрушена. Удивляюсь, почему его там нет.

– Бакрушина спрашиваете? – обращается к ним полицейский к неудовольствию Антипова. – Он в доме. Прошел тут недавно.

Двое казаков спускаются на лошадях в воду, набрасывает на крест веревку и тащит к берегу. Толпа поднимает крест и с пением несет мимо балкона с господами, молча наблюдающими за представлением.

– Оружие на дьявола крест свой дал еси нам, – начинают петь стихиру обыватели, собравшиеся на набережной, – трепещет бо и трясется, не моги взирати на силу его, яко мертвые воскрешает и смерть упразднил есть, сего ради кланяемся кресту твоему и воскресению…

– Не слышу аплодисментов, – обращается сотник, гарцующий на лошади перед балконом.

Один из фрачников оборачивается к кому-то, находящемуся за стеклянной дверью и, получив подтверждение, бросает одну за другой две золотые монеты спасителям.

– Ишь, как золотом разбрасываются! – возмущается Антипов.

– Противник претерпел сокрушительное поражение от народа. Надо воспользоваться его растерянностью.

– Знать бы еще, кто противник.

– Да вы их только что видели всю ложу их в ложе, – указывает Грин тростью на балкон.

– Вам бы все в бирюльки играть со словами. Куда нам этот шаг делать? В какую сторону? – показывает Антипов руками по сторонам. – О, призрак отца Гамлета!

– Здравствуйте, господа. Я тут поблизости был.

– Поблизости к кому?

– К хозяину.

– И кто у тебя хозяин? – вмешивается Антипов.

– О-о! Имя ему легион!

– Что ты знаешь о бароне фон Мерц? – спрашивает Грин.

– Вы, Феликс Игнатьевич, прямо в точку попали. Сказывают, будто бы он – «сенжермен».

– Сен Жермен? – кривится Антипов.

– Нет, то не имя. Степень такая в масонстве имеется. А лет ему, будто бы, сто пятьдесят.

– По паспорту, что ли?

– В пачпорт я не заглядывал, но сказывают. О, нем такое еще говорят, не поверите…

– Ну-с, покажите-ка вашу голову, – раздается скрипучий голос, обращенный к Бакрушину, сидящему в кресле. Проверить надо на подлинность.

Бакрушин раскрывает саквояж и достает из футляра чашу, сделанную из черепа. Фон Мерц проводит над ней рукой, и в камнях перстней на его руке начинается свечение.

– Подлинный, поздравляю. Не пытались у вас отнять или украсть?

– Да я из рук саквояж не выпускаю.

– Правильно, правильно, не выпускайте.

– Не лучше ли вам передать?

– Пускай пока будет при вас. Настоящий в сейф положите, а копию носите в саквояже

– Я, конечно, не против, да только… э… зачем?