Александр Гельманов - Древо прошлой жизни. Том II. Часть 2. Призрак легенды

– Только брат. Но он не знает, куда я поехал и зачем. Кажется, он не верит, что я остановился в молодёжном кемпинге со своими друзьями.

– Вы не совсем доверяете друг другу?

– Нет, Констанция, проблема не в этом. Когда я нарвался на Кулешова и почувствовал серьёзную угрозу, мне стало ясно, что я подвергаю опасности жизнь брата и его семьи. Знаете, что бы предпринял он, если бы всё узнал? – Спрятал загранпаспорт так же, как мои штаны в детстве, когда я с температурой захотел поиграть в футбол.

– Понимаю. А насчёт Кулешова вы не беспокойтесь. Мы что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее.

– Это русская поговорка.

– Разумеется, ведь наш Мишу русский. А у англичан есть другая поговорка: никто не знает столько, сколько мы знаем все вместе.

– Слышал. Учить английский язык меня заставлял брат и делал это до тех пор, пока я не стал на нём думать.

Мы рассмеялись. Нам было приятно заметить, что в разных странах люди могут посмеяться над одним и тем же.

Ужин прошёл в романтической обстановке – в столовой с мраморными колоннами не хватало лишь опущенных штор, а на столе – бронзового подсвечника. Констанция собралась идти на традиционную прогулку, а я вернулся в свою комнату. Чувствовалось нервное напряжение этого дня – мне хотелось лечь спать пораньше. Я, вообще, был жаворонком и любил солнечное утро, поднимаясь рано. Сложившиеся обстоятельства требовали от меня размышлений. Я чувствовал недосказанность во всём, что говорила Констанция Боден, её недомолвки, отчего у меня возникали разные вопросы. Например, почему она дважды отказалась поддержать разговор о Кулешове, хотя первой назвала его фамилию? Чего можно ожидать от встречи с загадочным господином Мишу? И что, наконец, подразумевалось под тем, что утро вечера мудренее?

Я стянул с себя джинсы и лёг на спину. «Интересно, каким человеком был Жюль Мелье? – подумал я, засыпая. – Могли ли мы сблизиться с ним, если бы я родился намного раньше и судьба бы устроила так, что я оказался с ним в одном антифашистском подполье? Наверно, Констанция может многое рассказать о нём…».

Через три часа, когда на виноградники уже опустилась синяя мгла, а в окнах дома зажёгся свет, Констанция Боден второй раз за этот день набрала домашний номер адвоката Мишу. В этом телефонном разговоре было сказано всего несколько фраз, но каждая была наполнена каким-то особым смыслом:

– Его переселили в замок.

– Ты уверена, что это именно он?

– На этот раз – да.

– Он не проявил интереса?

– Ни малейшего. Только к Эльзе, но его поразила картина.

– Знакомство отрицает?

– Нет. Ему хотят помешать. Когда ты приедешь?

– Через два дня. Я должен проверить.

– Мне показалось, он не прочь покинуть дом. Думаю, он откажется.

– Ты знаешь, что надо делать.

– Хорошо. Спокойной ночи. Целую тебя.

– Инстинктивное уважение, которое человек во все времена и у всех народов оказывает умершим, не есть ли следствие внутреннего сознания будущей жизни?

«Это естественное следствие внутреннего сознания, без чего уважение не имело бы основания».

– Откуда является у некоторых людей желание быть погребённым в таком-то месте скорее, чем в другом?

«Причиной этому – привязанность Духа к известным местам и низкая степень его нравственного развития. Может ли иметь для высшего Духа какое-либо преимущество один уголок земли над другим? Разве он не знает, что душа его соединится с теми, кого он любит, если кости их будут лежать и порознь ?»

– Погребение всех членов семейства в одном месте должно ли быть рассматриваемо, как пустой обычай?

«Нет, это благочестивый обычай, доказывающий симпатию к тем, кого любили; если подобное собрание смертных остатков не важно для Духов, то, во всяком случае, полезно для людей: больше сосредотачиваются воспоминания».

– Душа, возвратившись в мир Духов, сочувствует ли почестям, воздаваемым её смертным останкам?

«Когда Дух достиг уже известной степени совершенства, он не имеет более земного тщеславия и понимает ничтожность всего этого; но знай, что в первую минуту смерти Дух часто испытывает большое удовольствие, когда воздают почести его телу, и страдает, когда видит тело своё забытым всеми, потому что сохраняет ещё некоторые земные предубеждения».

Книга Духов

В эту ночь я проспал больше половины суток и открыл глаза с чувством, что вчера в моей жизни произошло что-то значительное. Да, я исполнил желание прабабушки найти Констанцию и узнал правду о своих родственниках. Однако настроение испортилось, стоило мне подумать о Кулешове и о том, что я почти ни в чём толком не разобрался. Ощущение незавершённости событий и неясной тревоги навалилось на меня, когда кто-то постучал в комнату. – «Да», – автоматически вырвалось у меня. – «Иес! 70 70 Yes! – Да! (англ.). Уи! 71 71 Oui! – Да! (фр.). » – отозвался я по-английски и по-французски.

Из-за двери показался белоснежный передник Клотильды, держащей поднос с завтраком. Она поставила его на столик и тут же вышла. На подносе я нашёл записку Констанции, в которой она приглашала меня на прогулку через полчаса.

Мадам ожидала меня, прохаживаясь в тени деревьев, растущих перед фасадом.

– Как вам спалось на новом месте, Алекс? – поинтересовалась она, когда мы поздоровались.

– Превосходно. Замок – не хрущоба. Правда, во Франции такие маленькие подушки, что я всю ночь искал, что бы положить под голову. Это шутка.

– Что такое «хрущоба»?

– Производное от преемника Сталина, которого собственное окружение дразнило «кукурузником». Очередные преемники критиковали его за то, что он перестарался с разоблачением культа личности и излишне развратил вверенный ему народ немыслимыми благами социализма. В одной хрущобе, – а от них не могут избавиться по сей день, – могло жить в тесноте человек триста, тогда как в одном лагерном бараке легко размещалась тысяча. Отсюда пошло исконно русское выражение: «В тесноте да не в обиде». В общем, его высмеивали за то, что он сблизил пол с потолком и соединил ванную с туалетом, дав людям крышу. А потом наши сатирики в штатском в лабораторных условиях сочинили про него тьму анекдотов и безнаказанно веселили народ в заводских курилках до тех пор, пока ему не нашлась замена.

– Я помню это время: ваш лидер хотел построить больше жилья после войны.

– Но больше всего народ развратил свободой Горбачев, и за это его тоже быстро съели. Конец разврату смог положить только Ельцин, да и то лишь тогда, когда окончательно развратил всех и вся. Вот он действительно перестарался: теперь никто не знает, кто у нас виноват и что делать для народа: строить побольше элитного жилья, производить ещё больше модифицированных продуктов или отобрать у него последние льготы. Особенно велики успехи в области охраны здоровья трудящихся – лекарствами торгуют даже на базаре. Впрочем, говорить об этом, всё равно, что ругать погоду. Но во время прогноза погоды по телевизору народу тоже прописывают лекарства.