Геннадий Ахмедов - НеЯ и другие рассказы

Во всём, что плохого происходило со мной, виноват, конечно, только я. А всё, что есть хорошего, – это не моя заслуга. Ибо и злым, и добрым светит солнце. Может быть, знание того, что человека ждёт смерть, дано ему, чтобы он научился смиряться по пути к ней? Вспомнилось кладбище: о, сколько там лежит молодых! Почему раньше мне ни кто не сказал: «Хочешь, чтобы тебя как можно позже принесли на кладбище? Приходи сюда как можно чаще. Памятники с портретами молодых людей тебе расскажут правду этой жизни».

Прежде чем человек зайдет в комнату под названием «Проблемы в моей жизни», он сначала движется по дороге к этой комнате. И у него есть время и возможность понять, куда он идёт и зачем он туда идёт, и туда ли он идёт. А если человек этого не сделал, тогда он должен сидеть в дерьме и смириться с тем, куда он попал. Вероятно, только из такого грунта, как смирение, вырастают чудо и спасение.

Во время беседы с Серафимой пошёл сильный дождь, первый весенний ливень. Мы посмотрели в окно, и я вдруг вспомнил, что забыл в церкви под скамейкой свой зонт, о чём сообщил Серафиме. Она улыбнулась, заверила, что дождь скоро пройдёт, и вспомнила историю:

– Не так давно, после вечерней службы, я забыла свой рюкзак с документами и ключами, оставила так же под лавочкой. Людей было много, потом исповедь… Опомнилась, когда подошла к своему подъезду. А уже очень поздно, метро закрыто, дома никого, ключей у меня нет, ладно с документами, не такие важные. И пришлось мне за рюкзаком пешком возвращаться от Алексеевской. Бежала, запыхалась, а тут ночные клубы, народ гуляет, толпится, курит. Метель на ровном месте поднялась…

– А когда это было? – спросил я.

– А это было…, накануне дня Феофана Затворника, двадцать второго января вечером.

Вдруг меня как поленом по голове ударили: двадцать второго января с вечера и ночью мы отмечали день рождения Лены в ночном клубе рядом со Сретенским монастырем. Я внимательнее присмотрелся к Серафиме…

– Так вот, – продолжала она, – иду, а за мной кто-то увязался, я бегом, заскочила в храм, на удивление, он оказался открыт. Темно, рюкзак лежит на месте, вокруг никого. И так радостно на душе, и не из-за того, что рюкзак нашла, как-то необъяснимо радостно! Я постояла ещё немного и пошла. А на улице, на территории монастыря, встретила пьяную пару, то ли они кого-то искали, то ли от охранника убегали…

Серафима говорила, а я уже точно знал: милость Божия снизошла на меня. И жить я буду…, но для этого надо умереть....

И я умер в этой жизни.

«Сирата»

На железнодорожном вокзале провинциального города Лиски зажигали тусклый электрический свет. Медленно падал снег большими и редкими хлопьями. Маневровый тепловоз не торопливо таскал товарные вагоны из одного конца станции в другой. Спокойный женский голос диспетчера, время от времени, предавал по громкой связи служебные сообщения составителям вагонов. Редкие пассажиры дремали в зале ожидания. И жизнь словно застывала в конце унылого декабрьского дня.

А ефрейтор Иван Костров, пиная снег под ногами, прогуливался по перрону, в ожидании своего поезда. Он остановился напротив ларька со сдобой, взглядом съел аппетитную булку, проглотив слюну, затем радостно посмотрел на уснувшую, на стуле продавщицу, улыбнулся и побрёл дальше, представляя свой дом.

А в доме тепло и уютно, топится русская печь, кошка Тося безмятежно спит на лежанке, в воздухе растворился аромат свежевыпеченного хлеба. Мама Мария Николаевна деревянной лопатой бережно достаёт из духовки большой румяный каравай, несёт его к столу, но тут, не дойдя до него, спотыкается и падает, роняя хлеб на пол….

Иван вздрогнул от неожиданной картины и поморщился, достал пачку «Примы», закурил. По вокзалу диспетчер объявил о прибытии поезда:

– Внимание пассажиров и встречающих, на первый путь второй платформы прибывает пассажирский поезд Тамбов – Ростов на Дону. Нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю, на первый путь второй платформы прибывает поезд «Тамбов – Ростов на Дону».

Это был поезд Ивана, он взбодрился, выпрямил спину, расправил плечи и стал всматриваться вдаль, туда, откуда тянулись рельсы, и ожидался поезд. Через пару минут состав с шумом выплыл из сумерек под фонари вокзала, локомотив то и дело издавал прерывистые гудки, предупреждая о своем прибытии, а на перроне поднялась настоящая пурга, стремительно взлетающий снег искрился под ярким электрическим светом, кружился и медленно падал вниз. Наконец, поезд остановился. Людей на посадку, не было, Иван в одиночку подбежал к своему двенадцатому вагону, дверь там уже была открыта, но его никто не встречал, он впорхнул в пустой тамбур, хотел пройти в вагон, но вспомнил, что у него в руке сигарета, решил докурить. И пока Иван делал последние затяжки, он, в приподнятом настроении, может быть, не совсем желая того, продолжал представлять своё возвращение домой, где так же в уюте и тепле, Мария Николаевна и Валя, его невеста, сидят за столом, лепят пирожки и на два голоса поют.

Ехали солдаты

Со службы домой.

На плечах погоны,

На грудях кресты.

На плечах погоны,

На грудях кресты.

Едут по дорожке.

Родитель идёт.

– Здорово, папаша!

– Здорово, сынок!

– Расскажи, сыночек,

Про службу твою….

Неожиданно, кто-то постучал в дверь. Женщины переглянулись и разом крикнули, – Ваня!

На пороге появился сосед дед Гаврила, – вижу, солдат ещё не прибыл, – сказал он.

В ответ, Мария Николаевна тяжело вздохнула, -о-ох, ждём.

Тем временем в тамбур вагона вошёл проводник, пожилой мужчина, совсем старик, чем-то напомнивший Ивану деда Гаврилу, тот внимательно смотрел на солдата и строго спросил, – служивый, а билет у тебя, есть?

– Есть, – ответил Иван, достал свой билет из кармана шинели и отдал его проводнику, тот внимательно изучил проездной документ и вернул его обратно со словами, – а вот, курить здесь нельзя.

– Виноват, – четко по военному произнёс Иван и потушил свой окурочёк в спичечном коробке.

– Вот так-то лучше, – одобрительно сказал старик, и слегка улыбнувшись, спросил, – в отпуск или совсем?

– Совсем, – кивнул Иван.

Проводник высунул из тамбура скрученный жёлтый флажок, поезд свистнул и тронулся, затем проводник закрыл дверь, и уже весело, под шум набирающего ход поезда прокричал, – небось, мамка дома ждёт, не дождётся?!

– Иван улыбнулся, – небо-ось.

Старик нежно похлопал всей пятернёю по дембельскому плечу, – ну, ладно, пойдём, определю тебя, – снисходительно произнёс он и повёл за собой солдата по плацкартному вагону до последнего купе, там указал ему на свободное место и ушёл.

Иван снял с плеча вещмешок, шапку положил их на верхнюю полку, расстегнул шинель и сел у окна. Он бегло осмотрел соседей, сидящих напротив – толстую тётку и длинноволосого парня, затем отвернулся к окну, закрыл глаза, и снова представил своё возвращение. Как он – дембель идёт по улице к родительскому дому. Навстречу ему бегут Мама, Валя и дед Гаврила, крепкие объятия, поцелуи, слёзы радости, всхлипывания.