Никита Марзан - Пл@стилин 3D

В тарахтящем принтере едва осталось чернил, поэтому тексты на бумаге выглядят ещё более бледными, чем позволяет их делать писательское ремесло. Моя старая кляча-машина никогда не заводится с первого раза, а секс непредсказуем и недолог. Мои дети веселы и не успевают ни по одному школьному предмету, а моя жена красива, сварлива и беспокойна. И это именно та квартира, которая мне нужна. И это именно тот мир, которому нужна моя квартира.

Только несовершенство делает мир уютным и земным. В идеальном мире нет пространств для помарок. Нет времени для безделья. И нет пищи без пользы. И даже если замереть в тени и молчать, то идеальный мир всё равно обнаружит тебя и изведёт, как кухонного таракана, воровски заползшего от соседей.

Мы не симметричны, непокладисты, нетерпеливы, неумны, разнополы, разновелики, разновысоки. Мы не ценим своё здоровье, если оно в порядке. Мы не ценим отношения, если не обжигались. Мы не замечаем воздуха, которым дышим.

А девочки любят плохих мальчиков. А писатели хорошо пишут про пороки. А пыль из ковра никогда не выбить. И нам не раствориться во вселенной. И нам не стать пустотой. А только рождаться и умирать людьми.

Выбираюсь на кладбище, когда земля хорошо подсохнет и после зимы можно прибрать семейную могилку. Работы там не много, и она вообще-то кстати, когда сгребаешь листья, обметаешь цветник, отвлекаясь от тяжёлых мыслей. Ты и те, кто молчаливо смотрит на тебя из овалов, временно становятся участниками этой уборки, умиротворяющей землю и душу.

Обрезаю сухие ветви сирени, подравниваю разросшийся шиповник. Ставлю у базальтовой плиты розовую лампадку, зажигаю. Опускаюсь на решетчатую скамейку, смотрю на пламя. Базальтовая плита не требует заботы, не то что мраморная, зависимая от погоды. К тому же цвет сумеречного базальта отвечает настроению, а для меня это важно.

Обхожу оградку снаружи, проверяя целостность молотковой краски. И проваливаюсь в незаметную яму, скрытую тёмным грубым папоротником. Я на дне подземелья. Свет пробивается сквозь корни деревьев, нависших над головой, а вокруг меня мерцает открытое пространство, уходящее в отодвинутую темноту. Воздух сухой, прохладный, со слабыми сладкими нотами. Всюду, где видно взору, теснятся ряды одинаковых с виду могилок без памятников и оград, простые холмики земли. Вокруг никого.

– Держи! – гулкий голос сверху.

В знакомый пролом ползёт лестница. Берусь за перекладины, выбираюсь наверх, щурюсь от солнца.

– Испугался?

– Не успел!

Вижу коренастого мужчину, нестриженного и бородатого. Он улыбается, передние зубы неровные, но белые.

– Пришёл эту яму засыпать, – мужчина вытягивает из пролома лестницу, – её ночью дождями размыло.

– Ты кто? – меня слегка оглушило этими событиями, иду к скамейке.

– Я тут могильщиком, – мужчина скидывает рукавицы, отряхивает колени от песка, – знакомы будем.

Мы опускаемся на скамейку. Горит лампадка, вокруг тихо и спокойно.

– Там внизу могилы, – я показываю на яму.

– Ну, – кивает могильщик, – я знаю, кладбище под кладбищем. И что?

– Ты и там трудишься?

– Не, – могильщик закурил, – туда никому не попасть.

– Я попал.

– Значит, повезло, лучше уж туда, чем сюда, – могильщик засмеялся своей шутке, – ты в ангелов веришь?

– В кого?

– В ангелов-хранителей, – могильщик длинно сплюнул и утёрся, – тону в проруби, за лёд хватаюсь, он крошится. Дыхание свело, помираю, а тут верёвка под руку попала, в лёд вмороженная. Выполз. Откуда тут верёвка? Нет ответа. Потом, по пьяному делу, меня поездом сшибло. Боль – не передать, сознание потерял. Просыпаюсь в больнице, побитый, но живой. Говорят, меня воздушной волной в сторону отбросило. Говорить и я могу, а ответа нет. А в детстве косари меня в траве не заметили, литовкой резанули, а лезвие от косовища отлетело, я живой. Мол, клин с косовища выпал, вот лезвие и отлетело. А чего он вдруг выпал, нет ответа? Нет ответа, потому что ангелы-хранители помалкивают отчего да почему. Вот у тебя такое было?

– У всех такое было, – сказал я, – а к чему клонишь?

– К подземному кладбищу, – могильщик придвинулся ближе, – у каждого от рождения есть ангел-хранитель. Умирает человек, умирает и его ангел. И их могилы в точности под могилами умерших людей. Вот ты их и видел.

Я молчал и думал.

– Не морочься, живи как жил, – могильщик надел рукавицы, поднялся.

Ушёл.

Тишину ничего не нарушало, пока в ней не появился голос коноплянки, громкий и певучий. Словно бы она хотела быть услышанной. Я подумал, что это мой ангел-хранитель, решивший поговорить со мной из укрытия.

– Хочу поблагодарить тебя, – я повернулся к кустарнику, откуда доносилось пение коноплянки, – ты много сделала, чтобы я уцелел, а не болтался в петле, не истёк кровью от порезов, не спился, не ссучился, живи подольше, я постараюсь не делать глупостей.

Овсянка умолкла, словно услышав то, что хотела.

Я скользнул взглядом по прибранной могиле, взял забытую могильщиком лестницу и пошёл к выходу.

– Вот, – сказал я в конторе кладбища, – могильщик лестницу у меня забыл, передайте ему.

– У нас нет могильщиков, – ответил мне вежливый мужчина, – это в Англии есть могильщики, по-английски их называют gravedigger, а у нас их нет.

– А у нас кто могилы копает? – я прислонил лестницу к стене.

– У нас могилы копают землекопы, – ответил мужчина, – по штатному расписанию землекопы 2-го разряда.

– А вы сами кто?

– Я смотритель, и мне можно верить, – сказал мужчина, – вас интересует перечень работ землекопов 2-го разряда?

– Нет, – сказал я, – просто лестницу заберите и всё.

– Это не наша лестница, – сказал смотритель, – на нашем балансе только стремянки. Вас интересует внешний вид стремянки?

– Меня интересует землекоп, – сказал я, – который яму закапывал.

– Сегодня ни один землекоп не работал, – сказал смотритель, – заявок не было.

Я ушёл.

Добрался до кладбищенской часовни. И поставил свечку за здравие светлых ангелов-хранителей, приходящих к нам с лестницами.

Славик оторвал голубю голову. Ручки у Славика слабенькие, но открутил он как-то эту голубиную голову, пусть и не до конца. И принёс остывшую птичку воспитательнице Лидии Николаевне.

Лидия Николаевна, конечно, испугалась, но в педагогических целях проявила спокойствие, чтобы не разрушать психику Славика.

– Зачем ты это сделал, Славик, – сказала она, пряча голубя в мусорный пакет, – разве у тебя нет игрушек?

– Есть, – сказал Славик, собирая разлетевшиеся голубиные пёрышки, – только их Ирка забрала, ещё до обеда. А голубя мне Стёпка дал, он голубей на петли ловит. И меня научит на петли ловить, если верёвку принесу. Лидия Николаевна, у вас есть верёвка?