Лапе Туули - Когда город родился

А потом зажигаются огни святого Эльма.

И это начало дороги в небеса.

Забавно, но факт: если ты пишешь в Word’е слова «розовый» и «голубой», программа подчёркивает их красной волнистой линией. Такой же линией учительница в школе просила выделять определения, когда нужно было разобрать предложение по составу.

«Розовый» и «голубой», безусловно, определения. Но Word совсем не это имеет в виду. Обычно он подчёркивает волнистой линией то, что его компьютерный мозг считает ошибкой.

Считает ли он ошибкой существование «розовых» и «голубых»? Возможно. Но Нинни-Лотта надеялась, что это просто забавно, не более.

Когда ты живёшь в мире, который делает вид, что тебя нет, в какой-то момент ты соглашаешься с ним, и вжух! – тебя не видно. Быть невидимкой непросто только первые несколько тысячелетий.

Если же ты достаточно зла, чтобы бороться, ты прыгаешь сердитой блохой на шкуре мира. И тогда тебя видят. Иногда это страшно, иногда грустно, а чаще всего восхитительно. Но отраву невидимости, которую мир впрыскивает в тебя с самого рождения, ты носишь с собой всегда. И нет-нет, да и засмеешься над гомофобной и потому совершенно невеселой шуткой. Или посчитаешь забавным, что Word выделяет как ошибку слово, которое применимо и к тебе.

Розовая.

Оскорбительным такое определение по отношению к себе Нинни-Лотта не считала. С тех пор как мама кричала ей в лицо: «Лучше бы я сделала аборт» – напугать её не могло ничто и никто. Так привыкла думать Нинни-Лотта о себе, и как же она ошибалась.

Но об этом ей только предстояло узнать.

Нинни-Лотта лежит с закрытыми глазами. Медленно, как в аквариуме, в голове проплывают мысли: «Какой сегодня день недели?» – первая рыбка. «Можно ещё поспать?» – вторая. Третья рыбка прогнала обеих одним тревожным взмахом плавника: «Я НЕ ПРОСПАЛА?». Нинни-Лотта хватает телефон и облегчённо выдыхает: сегодня суббота. Да, ещё можно поспать. Нет, не проспала. На часах семь утра, а это значит, что можно закрыть глаза и, если всё сложится удачно, посмотреть ещ ё два-три сна. А лучше четыре.

Она откладывает телефон, переворачивается на другой бок и с головой накрывается одеялом. Мысли снова текут спокойно, но вдруг Нинни-Лотта распахивает глаза: сегодня суббота. А это значит, что сегодня очередная встреча книжного клуба. Если она не пойдёт, это будет уже вторая пропущенная встреча. В детстве, Нинни-Лотта это помнила, друзьям приходилось долго её уговаривать, чтобы полазить по развалинам старого дома или пойти на речку. Одна из вещей, которая осталась в ней неизменной: она по-прежнему тяжела на подъём.

«Пойду я, пойду, – бурчит себе под нос Нинни-Лотта. – А сейчас отвалите от меня все, дайте поспать».

И все действительно отвалили.

Если утро Нинни-Лотты началось с тревожной рыбки, которая распугала остальных, но быстро успокоилась, то утро Художницы началось с ПРОБЛЕМЫ.

Проблема заключалась в том, что её парень, который обещал любить её долго и счастливо до конца дней, собрал чемоданы и уехал.

Проблема была не в самом факте отъезда. В конце концов, и Художница со вздохом это признавала, она давно ожидала чего-то подобного. Но этот говнюк прихватил с собой краски, которые она купила накануне. Дорогие краски, которые, как она рассчитывала, она сможет сегодня использовать. Краски, которые по её заказу привезли из Голландии.

– Ладно, – пробормотала она. – Мне давно пора было скинуть эти 90 бесполезных килограмм.

Но краски было очень жалко, и Художница расплакалась.

Вчерашний день Кетту перетёк в сегодня – плавно, как вытекала кровь из ран, которые она когда-то в себе наносила. Она очнулась от полузабытья, сидя на чужой кухне, в чужой футболке, перед чужим столом и чужой пепельницей. Руки тоже были каким-то чужими.

Столбик пепла с сухим шёпотом опал с кончика сигареты прямо на голую, испещрённую круглыми шрамами ногу.

Кетту не помнила, как она оказалась здесь. Последний месяц она провела в восьмиместной палате, в компании строгих медсестёр и беспокойных пациентов. Она смутно помнила, как оказалась в больнице. Приступы эпилепсии в последнее время участились, и один догнал её, как когда-то догоняли хулиганы в школе – неожиданно и неуместно. Кетту как раз шагнула на пешеходный переход. Была уверена, уверена, уверена, что идёт на тот свет, который и должен быть, если хочешь без проблем перейти дорогу, – зелёный. Истеричный визг шин и перекошенное лицо водителя белой «Киа» заставили её в этом усомниться, но было уже поздно.

«Никогда ещё переход „на тот свет“ не был для меня настолько буквальным», – успела подумать она перед тем, как зелёный свет, знаменующий начало приступа, снова вспыхнул перед глазами, заливая всё – бледное лицо водителя, её, весь мир.

Следующее воспоминание – она открыла глаза в какой-то машине. Выла сирена. Около Кетту, неловко поджав под себя толстые ноги, сидело огромное белое облако. Девушка со стоном пошарила рукой, но очков нигде поблизости не было. Она закрыла глаза, визжащая сирена вызывала тошноту.

– Куда мы едем? – кожа на губах треснула, по ней разбежалась паутинка крови.

– В больницу. Там вам помогут.

И действительно помогли.

Как же она всё-таки оказалась здесь?

Утро Ангела началось со звонка шефа.

Ей удалось заснуть только на рассвете. Ангелу снилось, что она мчится на мотоцикле. Ревёт двигатель, колеса почти отрываются от дороги – чёрной, как её куртка, с оранжевой разметкой точно посередине. Она хохочет, отдалённые раскаты грома звучат, как аплодисменты. Примерно так же она себя чувствовала, когда в пять лет мама повела её в кочевой луна-парк. И там, на огромной лодке, которая взмывала вверх и резко опускалась вниз, она поняла, как это – бояться и визжать от восторга одновременно.

Она мчит вперёд, хотя никогда не умела водить, почти летит в грозовое небо, навстречу свирепой туче, которая лениво ворочается впереди. Вдруг раздаётся гитарный аккорд, потом ещё один – и сон растворяется в пасмурном утреннем сумраке под «Highway to Hell».

Ангел открывает глаза. На экране телефона один пропущенный, но какой – «Шеф». Ангел нажимает на «вызов», и резкое «да» по привычке заставляет её вытянуться в струнку.

– Для тебя есть работа.

– Для меня сегодня есть только выходной, очень важные дела и, может быть, кружечка медовухи вечером, – хорохорится Ангел, хотя прекрасно понимает, что битва уже проиграна.

– Мне нужно, чтобы ты сегодня была в центре. Продажи падают, конкуренты поднимаются и так далее. Кроме тебя некому.

Одна из вещей, которая её удивляет в шефе – его манера притворяться глухим, когда он хочет услышать только один ответ и никакой другой его не устроит.