Игорь Агафонов - Алиса не боится, или Амазонка и Тимфок

– Когда-то, может, и было. Ты что, не видишь, какие страсти на улицах? Пап, ты совсем не видишь, что вокруг?!. Ты слепой?! Ты совершенно не приспособлен для жизни в этом мире! Ты надёжный, умный, справедливый, честный… даже противно! Слушать противно, вот.

– А что такое? Чёго там? – Тимофей нарочито поозирался.

– Ты ютюб не глядишь? Барнаул, Беларусь, Казахстан… повсюду на бэ – бордель, бардак сплошной. Тебя чего, совсем не колышет политика?

– А тебя колышет? Тогда чего ты целишь в неприятельский вертеп?..

– А научить их пользоваться масками-шоу хочу! Слыхал, главный ихний, кто у них?.. премьер? Против карантина возник он… и тут же сам заболел.

– Та-ак, не будем ходить кругами. В чём причина, Лю, скажи прямо… чтоб я прозрел, наконец. Ну, бестолочь я! Не по-ни-ма-ю! Урод! Таким родился, да, ты права…

– Мне не в чем ехать, вот в чём дело! И не с чем!

– То ись?

Лю вскочила и убежала на кухню, откуда понеслись её мокрые всхлипы…

Своя мечта у каждого

Всю ночь Тимофей ворочался, размышлял: «…ну да, а чего? Пятнадцать… и вообще, мальчики – девочки, девочки – мальчики… Себя не помнишь?..»

Вдовец пятидесяти двух лет Тимофей Емельяныч Фокус, как утверждала Мадонна, не понимал женщин совершенно, хотя и дважды сподобился жениться. Любить, вестимо (словцо из вальяжных романов подходит как никакое другое, на наш взгляд), любил, а понимать – нет?.. Так вот. Даже дочь свою?.. каковую, разумеется, и любил и лелеял, как умел, выясняется… но не очень-то понимал. Как написано опять же в американской книжке (на тумбочке у дочери) – он с Марса, они же с Венеры-с. Поэтому, наверно, до сих пор Тимофей Емельяныч не сообразил, почему от него ушла первая супруга – вернее, скрылась, оставив ему пятилетнюю Люсьен, и начертав всего-навсего: «Не рыщи. Твоя Мадонна».

Тогда ещё в памяти у него всплыла её чёткая реплика о председателе колхоза (мадонна была из деревни), чему он не придал значения на начальном этапе совместной жизни: «У всех, – говорила она, – чуть ли не соломенные крыши, а у него хоромы – паркет, горячая вода, сауна с бассейном… Вот и я так хочу. Завоевать должность только надо… или удачно выйти замуж! Да-да!»

«Или украсть пару липардиков, – сказал бы сейчас Тимофей. А тогда всего лишь спросил: – Стало быть, вариант выпал не вполне удачный?..» – «Почему? Удачный и даже вполне, пока в телевизоре мелькал…» – был ответ.

Вторая жена не обижала его дочь, но взяла, да и померла в одночасье.

После того, как Тимофей Емельянович покончил с прежней профессией, он работал в разных местах, а в настоящее время на предприятии, где платили столько, сколько необходимо, дабы заплатить за квартиру да на пропитание. Надо было что-то делать, подумал Тимофей Емельянович как-то с утра пораньше, и стал прикупать с зарплаты билеты разнообразного лото. Но ему не везло. Правда, он и сам всякий раз, как покупал очередной билетец, посмеивался:

– Вот интересно, – щурясь, спрашивал у хозяйки почты, – одним везёт, другим нет… отчего так?

– Невезучий, – отвечали ему щадящим слогом, но равнодушно – из вежливости, вероятнее всего.

И всё же, как всякий нормальный человек, он, конечно, мечтал хапнуть по-настоящему, не всерьёз мечтал, себя душевно погреть хотелось, и всё же, всё же…

Как-то постепенно он остывал от благ житейских, прячась меж волн соцкатаклизмов. Психологически он попал как бы между приливом и отливом. Чтобы осмыслить происшедшее с его государством, мешало оцепенение, как и многим людям его возраста, оказавшимся не у дел в результате криминального передела: чтобы забузить, лета не те уж, казалось ему, здоровья пошатнувшее… Ему самому, можно сказать без преувеличения, не везло регулярно, и попадало всё по лбу почему-то – отсюда также затяжной упадок сил и разочарования. С надеждой поглядывал он на более молодых и менее травмированных психологически, которые в основном, к сожалению, маловато думали, да много прыгали на дискотеках и предпочитали толкаться за новыми айфонами, даже в морозные ночи, что гляделось диковато… Всё стало поэтому казаться ему мишурой – пустяшным и неестественным, не только какие-то материальные поползновения, модная успешность и прочее, и все эти рекламные подскоки – инстаграм, сэлфи и… Для кого пустяшны? – задавал он себе издевательский вопрос и оглядывался вокруг: – Всем этим… Ну всё, всё, всё – довольно глупых разборок!

Словом, Фокус не оправдывал своей фамилии и постепенно вовсе отстал от бурной жизни – все бегут, суетятся, а ему стало не то чтобы лень, а тягомотно как-то… Он смирился окончательно с тем, что имел… на грани безразличия. Ну не везёт, не получается – и ладно. Нет, ну, только начнёшь налаживать себя и поступки свои, и тут же, скажем безотносительно к конкретике, – бемц по башке тебе, натурально – в лобешник, а то и по темечку… Выкарабкался чуть – снова бац… И так с каждым начинанием. И сочинительством этим паскудным, гадство-паразитство, – мозги все свои свернул… Сказал бы кто в самом начале: не суйся, дурашка, не твоя стезя… А так, сколько времени и сил впустую… Эх, была же подсказка…

Фокус-старший не раз повторял мечтательно младшему: «Мне б с умишком нынешним да в молодость вернуться… ну хотя б на чуток, натворил бы я дел». Что, любопытно, имел он в виду?.. «Да ладно, бать, не горюй».

Побуждаемый этим воспоминанием, Тимофеем ещё в начальную литературную пору был написан фантастический рассказ, где… там отец хотел передать сыну свой опыт и знания через изобретённый им прибор, что обещало небывалый прогресс в цивилизации… Но вышла закавыка: отпрыск не сумел в один присест, что называется, скушать и переварить дармовой опыт и спятил. Прежде чем застрелиться, отец выяснил посредством того же аппарата, что мозг сына предназначен был природой для иных дел, чем те, что ему пытались навялить.

…Но, оказывается, не до такой степени он ослаб, чтобы не порадеть дочери. Защемило вот.

Включил под утро телевизор. Там показывали шоу с детьми дошкольного возраста – блогерами-миллионщиками. Детки эти, собственно говоря, не понимали значимости своего положения. Впрочем, родители сей пробел в их сознании восполняли с лихвой…

«Может, и мне податься? – мелькнуло у Тимофея Емельяныча в голове спасительным озарением. – Блогеры, вперёд! Время рыцарей и мушкетёров минуло безвозвратно! Ату всех отступающих!»

Жаль только – далёк он от цифры… Цифирь – это ж надо знать, куда правильно пальцем тыкать…

Незаметно заснул.

Вновь про «величайшего»

При виде тусклого номера лицо «величайшего» скисает, даже появляется робость – два раза заносит он ногу через порог и не может переступить. Резкий взмах руки – и входит, вталкивает себя как бы насильно и воинственно осматривает скудный интерьер. Решительно направляется в ванную, щёлкает выключателем – скудный от слабой лампочки свет, сумрачно по углам, трещины зияют застывшими ящерками, рыжеет щербатая эмаль ванны. Величайший проводит запястьем по кончику носа, включает бравурную мелодию в мобильнике, кладёт его в карман, отчего мелодия звучит не столь показушно-браво; вяло пробует пальцем трубу. Отдёргивает руку, как от горячего, затем, усмехнувшись, прикасается всей ладонью и держит показательно долго – удостоверяя как бы возможных соглядатаев: ошибся я, мол, с температурой… Хмыкает, подмигивает себе в треснувшее зеркальце над раковиной: