Ксения Пашкова - Лунара

Смотря на то, как Ясмина старательно избегает моего взгляда, я понимаю, что молчание никогда не будет правильным решением. Перемены в себе должны начинаться с малого. Пусть мои начнутся с первых шагов к нашему с ней разговору. За считанные секунды я оказываюсь рядом с ней.

– Яс, мы можем поговорить?

Она смотрит на меня исподлобья колючим и напряженным взглядом.

– О чем? – искренне хочется верить, что она специально изображает голосом неприкрытое раздражение.

– Например, о том, что ты сидишь здесь, хотя твое место рядом со мной.

– У меня нет настроения, чтобы сидеть с тобой и разговаривать, – она задумывается, словно перекатывает на языке очередные обидные слова, – можешь вернуться к своему безмозглому другу-ютуберу.

– Я ведь извинилась за сцену в кафе, когда мы переписывались пару дней назад. Не понимаю, что опять не так? – я до последнего пытаюсь сохранить спокойствие, надеясь достучаться до нее.

– Ну, ты же сама любишь так делать. Должна понимать, – из ее уст звучит очередной словесный плевок в мою сторону.

– Как я делаю, Яс?

– Без объяснения прекращаешь общение с человеком.

– Это между мной и Савой. Я бы очень хотела поговорить с тобой, но только если ты готова меня выслушать, – как жалко это, должно быть, выглядит, потому что со стороны слышатся смешки одногруппников. – Мы же взрослые люди, Яс.

– Тогда научись вести себя по-взрослому.

Я только сейчас замечаю, что Ник подошел и положил руку мне на плечо.

– Оставь ее, – равнодушно произносит он, – это тяжелый случай.

– Я – тяжелый случай? – вопит Яс, вскакивая с места. – Тогда кто такая Лунара, которая постоянно в поиске своего гребаного места в жизни? Будь добра, Лу, найдись уже наконец и перестань ранить других людей!

В ее голосе звенит жгучая злость, но холодной обиды там гораздо больше. После ее слов мне хочется заплакать, но не в присутствии остальных. Я возвращаюсь на место, собираю вещи и быстрыми шагами покидаю комнату, а минутой позже и сам институт. Ник догоняет меня уже на улице.

– Лу! – когда он хватает меня за руку и притягивает к себе, я уже не сдерживаюсь, давая волю подавленным эмоциям.

– Никогда не видел, чтобы ты так часто плакала, – его голос не просто тихий. Что-то не так.

– Почему у тебя охрип голос? – спрашиваю я у него сквозь слезы.

– Слишком активно вел стрим.

– Правда?

– А ты как думаешь?

– Думаю, ты врешь.

– Да брось. Я всегда честен с тобой.

– Издеваешься?

– Ни в коем случае.

У нас небольшая разница в росте, но я все равно умудряюсь зарыться в его шее, чтобы он смог успокаивающе гладить меня по голове. В его руках рождается умиротворение, расползающееся по всему телу. Такой дар имеет только он.

– Парк аттракционов еще работает? – неожиданно интересуется Ник.

– Наверное, а что?

– Идем, нам обоим нужно подышать.

***

В школьные годы, когда кому-то из нас становилось грустно, мы шли на остановку, где с разбегу прыгали в первый попавшийся автобус. Чаще всего он отвозил нас с Никитой в новый незнакомый район, и мы боялись выйти наружу. Но однажды нам повезло.

Небольшой ярко-желтый автобус привез нас в парк аттракционов, где мы бывали только с родителями. Нам тогда только исполнилось по десять: два смелых исследователя набрались храбрости ступить на запретную землю. Так это стало нашей традицией.

Мы обсуждали несправедливо поставленные оценки, злобных учителей и приставучих одноклассников, общение с которыми нас никогда не привлекало. Годы шли, темы менялись, а вместе с ними и наше окружение. У меня появились Сава и Ясмина, у Ника – друзья в компьютерном игровом клубе и сотни тысяч подписчиков на YouTube канале. После окончания школы мы ни разу не приходили в парк, на наше место в самом его конце, где стояла наша белоснежная скамья. Среди всех остальных она самая неудобная, на нее никто и никогда не садился. Только мы.

Но на этот раз ее заняли трое ребят школьного возраста, они громко болтали и смеялись, держа в руках баночки с кока-колой, выплескивающейся каждый раз, когда кто-то из них слишком сильно дергался от смеха.

– Детство-детство, ты куда бежишь? – голос Ника наполнен искренним, практически нестерпимимым, сожалением о том времени, которое уже не возвратить.

– По крайней мере, оно у нас было. И, кстати, довольно счастливое, – напоминаю я ему, ведь мы не мученики какие-то, чтобы жаловаться.

– Ага. Просто грустно, что все закончилось, – он продолжает неотрывно смотреть на нашу занятую скамью.

– Эй, – я указываю в сторону колеса обозрения, – давай прокатимся?

Только спустя две минуты молчания он отводит глаза в сторону.

– Почему бы и нет.

Ник оплачивает пять кругов и приглашает меня занять место в кабине.

– Я была в состоянии сама оплатить проезд, – возмущаюсь я.

– Угомонись. Это тебе за те полтора года, когда я пропадал в ютуберских делах и никуда тебя не приглашал.

– Но ведь я тоже тебя никуда не звала…

– Тогда считай это платой за участие в стримах на канале, – он тяжело вздыхает, – Лу, просто полезай уже в эту чертову кабину.

– Не упоминай черта, когда мы отправляемся на такую высоту.

– Ой, к кому-то вернулось чувства юмора? А я думал мы сюда плакать пришли, – говорит он с усмешкой, когда кабина приходит в движение.

Я показываю ему язык и отворачиваюсь, чтобы дождаться открывающийся вид на город. Не то чтобы его можно назвать шикарным, к нему едва ли можно подобрать красивые эпитеты, но ведь он мой, и все в нем мое родное. Отсюда не видны дом и школа, институт и любимые кафешки, роллердром и кинотеатр, но ведь все это где-то там, и от этого знания на душе становится тепло и уютно. Словно только катание на колесе обозрения мне и требовалось, чтобы все невзгоды остались позади.

Но это не так, и допытывающийся взгляд Ника напоминает, в какой на самом деле беспросветной эмоциональной дыре я нахожусь.

– Помнишь, как одно время я постоянно называл тебя Луной?

– Да, это было странно.

Он будто и не замечает моих слов: смотрит куда-то вдаль, унесенный воспоминаниями.

– Какой это был класс, не помнишь?

Я лишь пожимаю плечами. Что к чему, зачем он вообще вспоминает об этом? И почему именно сейчас? Это связано со мной или с ним?

– Наверное, десятый. Ты тогда светила ярче солнца.

Меня такое сравнение не столько удивляет, сколько пугает. Последние несколько лет Ник настолько увлечен играми, компьютерами, социальными сетями, что в некотором роде стал совершенно недосягаем. Поговорить с ним, чтобы он не отвлекался на мысли о новых видео и бесконечных стримах, стало практически невозможным. В разговорах нам все чаще и чаще мешала стена, сотканная из компьютерных технологий и незнакомых мне терминов. Сейчас же, он сидит передо мной, напрочь избавившийся от этого защитного слоя. Без него Ник выглядит опустевшим; деревом, лишенным густой листвы.