Ксения Пашкова - Лунара

Я задумываюсь о нашем с Савой третьем свидании, которое прошло как раз в пиццерии. Это воспоминание яркое, как разгорающееся пламя, но в то же время тусклое, с каждым днем становящееся все более эфемерным. Наши встречи наложили мне на сердце печати, породившие в нем совершенно особенное и прекрасное чувство. И мне не приходилось сомневаться, что там ему самое место. А потом случился этот разговор…

Несколько недель назад Сава рассказал мне о переходе на новый график работы.

– Работать круглосуточно? – удивилась я, когда услышала новость. – Ты замертво упадешь после такой смены.

– Не волнуйся, мне все равно хватит сил с тобой справиться, – мы лежали на его кровати, и он неожиданно вскочил и навис надо мной, намереваясь поцеловать.

– Ну, нет! – сгруппировавшись, я перекатилась на другую сторону кровати. Видя, что он замышляет, мне пришлось слезть и уйти к окну. – Мы можем поговорить? Это ведь очень серьезно. Ты будешь сильно уставать, а у меня учеба. Когда нам видеться?

В моем воображении Сава обнадеживающе улыбается, притягивает меня к себе и заверяет, что мы со всем справимся. И пусть это не просто, мы будем работать над отношениями и сможем их сохранить. Но в реальности он одарил меня кривой ухмылкой, а сказанное с каким-то ядовитым смешком, ранило меня куда сильнее, чем мне в тот день показалось.

– Привыкай.

– К чему? – я только моргала, ощущая себя конченной тупицей.

– К жизни. Такой, какая она есть на самом деле.

– И какая же она? – во рту появилась неприятная горечь, будто у меня вот-вот должна была отказать печень.

Больше всего на свете я ненавидела нравоучения о том, как правильно жить. Слышать их от Савы – оказалось неожиданно мерзко. Еще никогда прежде я так на него не злилась.

– Слушай, Лу, не хочу забегать вперед, но ведь когда-то мы поженимся, у нас будут дети. Мне придется много работать, понимаешь?

– Понимаю, – меня вовсе не обрадовали его слова о нашей возможной свадьбе, – но я тоже собираюсь работать.

Может, мне померещилось, но он снисходительно посмотрел на меня и покачал головой.

– Как пожелаешь, Лу. Это не так уж и важно.

Я днями и ночами напролет мучилась, что свяжу жизнь не с той профессией, а ему моя дилемма виделась пустяком.

– Что тебя так беспокоит? – наконец-то спросил он, располагая к тому самому разговору, в котором я так сильно нуждалась.

– Понимаешь, мне так важно разобраться, где мое место, – я никогда не была готова говорить с кем-то настолько искренне, мой голос дрожал, а на глаза наворачивались слезы радости, ведь у меня есть тот, кто готов меня выслушать.

Но вместо этого он прервал меня на полуслове.

– Твое место рядом со мной, – сказал Сава и сгреб меня в крепкие медвежьи объятия, из которых мне впервые за время наших отношений захотелось вырваться.

От объятий болезненных воспоминаний меня спасает Натали. Она берет меня за локоть, когда я чуть не прошлепываю мимо пиццерии. Время, словно останавливается, и мне удается хорошенько ее рассмотреть. Ветер сильно растрепал и без того небрежный пучок, передние пряди выбились и назойливо лезут ей в глаза, так что она то и дело заправляет их за уши. Ее беломраморная идеальная кожа (хоть и порождает во мне комплексы) напоминает о снежной зиме. Тело Натали погребено под мешковатой безразмерной толстовкой пудрового цвета, доходящей до самых колен.

– В мире выпечки ты была бы вафлей, – говорю я ей, когда мы оказываемся в кафе.

– Да? – она глядит на меня с сомнением, но с лучезарной улыбкой на лице. – А ты тогда – кто?

– Сухарь с изюмом, очевидно ведь.

– Это потому что ты девушка с сюрпризом?

– Звучит не очень, – я морщусь, пока Ната тихо смеется в кулак.

Мы покупаем два куска пепперони и одну большую картошку фри на двоих. И пусть эта еда соединит наши души и сердца, аминь.

В отличие от меня, накинувшейся на еду, подобно изголодавшейся собаке, моя новая подруга слишком долго смотрит на то, чему уже давно следует быть в ее желудке.

– Ты же ешь мясо? – мне становится не по себе, что я могла все так глупо испортить.

– А? – Натали, будто выходит из транса и выглядит совершенно растерянной. – Прости, что ты сказала?

– Я спросила, ешь ли ты мясо? Потому что не помню, хватило ли мне ума спросить это перед тем, как сделать заказ.

– Да-да. Ем, конечно, ем, – ее энергичные кивки вызывают еще больше подозрений, но сегодня точно не тот день, когда мы это обсудим.

– Ну, тогда приятного аппетита. Чокнемся картошкой фри в честь знакомства? – я протягиваю ей длинный картофельный кусочек.

Она с детским восторгом поднимает фри, и мы проделываем весьма странное, но отчего-то греющее изнутри, действие.

– Прости, что так вышло на собрании. Нужно было сразу тебя предупредить, – Ната виновато, как провинившийся щенок, смотрит мне в глаза.

– Ерунда. Мне даже понравилось позориться. Эффект ледяного душа.

– Если тебе станет легче, я не согласна с этим правилом. Среди любовных романов есть весьма стоящие вещи, но с ним ведь не поспоришь!

– А как его зовут-то? – любопытничаю я робким голосом, будто узнать чье-то имя приравнивается к преступлению.

– Ох, – Ната откидывается на спинку кожаного кресла, – если бы я знала.

– Как так?

– Он всем представляется творческим псевдонимом, – она оглядывается по сторонам. – Схожу в туалет. Закажешь нам попить? Я буду холодный зеленый чай.

– Да, конечно, – отвечаю я на автомате, а, когда Натали уже поднимается с места, окликаю ее, – Подожди! И какой же у него псевдоним?

– Флориан. Так он просит себя называть.

***

Натали рассказавает мне, что Флориан пишет книги. Подумать только, я разговаривала с настоящим современным писателем! Его приняли в издательство несколько месяцев назад, назвав парня талантливым молодым самородком, чье умение создавать непредсказуемые детективы смогло впечатлить привередливого главного редактора. По словам Наты его произведения ей не по вкусу, ибо не задевают струны души.

– Люблю книги, от которых по телу бегают мурашки.

– Может, тебе просто не нравятся детективы?

– Думаю, дело в том, что мне не нравится конкретный автор, – она говорит тихо, будто Флориан сидит где-то рядом и может ее услышать. – Как ты могла заметить, он – не самый приятный человек.

Я вспоминаю, какими отзывчивыми, приятными и добрыми мне показались Ясмина с Савой при нашем знакомстве.

– Знаешь, – начинаю я, – среди моих друзей есть очень приветливые люди, но мне все равно не с кем поговорить.

Натали делает оскорбленное выражение лица, и из меня вырывается очередной короткий, но звонкий смешок.

– Стоит мне поделиться с кем-то переживаниями, как меня записывают в занудную идиотку. Будто прислушиваться к себе – это какое-то особо тяжкое преступление.