Ольга Хейфиц - Камера смысла

– И все-таки, Анна, – он нарушил молчание. – Не знаю как вы, но я хочу оставить в вечности след, а не просто ощутить что-нибудь необыкновенное или даже прожить до ста сорока лет никому не нужным обывателем с идеальным кишечником, питаясь абсолютно здоровой едой, которую подобные люди обсуждают на своих форумах. Мы все – день за днем, год за годом – пишем нашими поступками программное обеспечение вечности. Получить больше информации – это хорошо. Но все ли сумеют адекватно использовать ее? Этому-то вы не учите.

– Я не пытаюсь заарканить вас в психоделические сети, – засмеялась Анна. – Я и сама не принимала ничего до сих пор. И сужу в основном по маминому опыту, он – лучшее для меня доказательство. Окажись я на ее месте, обязательно воспользовалась бы подобной возможностью. В конце концов, среди тех, кто прибегал к таким вещам, были очень успешные и одаренные люди. Хаксли, например, был видным интеллектуалом своего времени.

– Вы читали «О дивный новый мир»?! Серьезно?

– Нет, конечно! Не знаю никого, кто бы прочитал его до конца. Но это не значит, что «Двери восприятия» не имеют философского потенциала.

– Анна, не часто встретишь женщину, обладающую широтой вашего мышления. Я приятно удивлен.

– Это все йога, – улыбнулась она, – ну и немного ЛСД. Если я не ошибаюсь, а я уже кое-что разузнала о вас, то вы сами можете похвастаться нетрадиционными взглядами на науку и ее будущее. Вы первый серьезный ученый из всех мне знакомых, кто не связан с психологией и тому подобным, – Анна широко улыбнулась и покачала головой. – Платон Вальтер, профессор, специалист по крионике, звучит очень загадочно и высоконаучно.

Платон был доволен: она красива, несомненно умна, а кроме того, уже поинтересовалась его персоной. Это приятно ласкало эго.

– Криобиология, скажем так, тоже была довольно экзотической историей еще пару десятилетий назад, однако время не стоит на месте. Сейчас криобиология – наука абсолютно признанная. Но не путайте ее с крионикой.

– Так, Платон, с этого места поподробнее.

– Я не большой любитель говорить с красивыми женщинами о работе, – Платон сказал и запнулся, усмотрев в ее взгляде легкий укор. – Но обозначу общие положения. Криобиология занимается в целом изучением влияния низких температур на живые организмы.

– Это я понимаю, спасибо, а в чем ее реальные достижения? Расскажите мне доступным языком, я уже разучилась опираться только на теорию.

– К примеру, возьмем криоконсервацию: применение замороженной плазмы и клеточных элементов крови стало эффективной технологией при спасении раненых или людей, получивших серьезные ожоги. Мы воспользовались тем, что стволовые клетки могут десятилетиями храниться в жидком азоте, ожидая своего часа, когда для спасения жизни и здоровья они могут быть разморожены и возвращены в организм заболевшего ребенка. Или, например, женские яйцеклетки. Уже существует практика криоконсервации яйцеклеток, которые потом можно разморозить и ввести женщине, если она захочет родить очередного ребенка в зрелом возрасте, или сделать их донорскими для бесплодных женщин.

– Замороженные яйцеклетки, надо же!

– Мало того, сегодня стало вполне возможно заморозить костный мозг, и люди, которые работают в условиях повышенной радиации или других опасных ситуациях, в случае заболевания могут рассчитывать на эффективное лечение. Вы меня прервите, когда вам наскучит, я-то могу говорить долго, – Платон старательно вытер пальцы о тканевую салфетку.

– Наоборот! Мне очень интересно, а как применяют костный мозг?

– При необходимости костный мозг размораживается, очищается от криопротектора и вводится внутривенно. Таким образом у пациента восстанавливается кроветворная система, что позволяет ему вернуться к полноценной жизни.

– А что такое криопротектор?

– Вопрос по существу. Криопротектор – это самое интересное, это то, что позволяет нам замораживать почти без повреждения тканей и восстанавливать в первоначальном виде донорскую кровь, яйцеклетку, костный мозг и прочее. И в этом вся суть, без криопротекторов теряется возможность клеток к регенерации после низких температур. В природе криопротекторы синтезируют организмы некоторых живых существ, например лягушек, именно они способны…

– Впадать в анабиоз?

– Именно! И тут мы переходим из области криобиологии непосредственно к крионике, – Платон ощутил знакомое приятное покалывание вдоль позвоночника, вдохновение охватывало его всякий раз, когда он возвращался мыслями к своему проекту. – Скажу вам по секрету, я очень рассчитываю все-таки вывести крионику на положенное ей место в доказательной медицине. Это очень крутой проект, и я надеюсь, мои старания увенчаются успехом.

Анна уловила в его лице перемену, оно словно озарилось отсветами внутреннего пламени, азарта напряженно трудящегося интеллекта, на время утратило светское благодушие.

– Мне невероятно любопытно! Рассказывайте, я уже чую здесь великую интригу.

– Приведу вам любопытный пример: это опыты японского криобиолога Исаму Суда. Еще в 1966 году он утверждал, что смог зафиксировать электрическую активность в кошачьих мозгах после месяца заморозки при -20! В целом это никакой не секрет, что ученые давно пытаются освоить технику погружения людей в анабиоз. Сложность заключается в отсутствии в наших организмах криопротектора. Поэтому мы не можем пережить криоконсервацию. Ведь что происходит при замораживании крупных биологических объектов? Тело млекопитающих состоит в основном из воды, у взрослого человека почти на 70%. При серьезном охлаждении вода увеличивает свой объем, причем при падении температуры ниже нуля и образовании льда объем возрастает резко, скачком на 10%. Таким образом, ткани тела рвутся.

– Боже мой! Это как бутылка с водой лопается, если забыть ее в морозилке?

– Да! Примерно так. Тело буквально растрескивается.. Клетки деформируются, иссушаются…

– Платон! Я уже почти утратила нить, – улыбнулась Анна. – Из всего безумно увлекательного и научно обоснованного, произнесенного вами за последние две минуты, я поняла, что клетки человеческого тела в процессе криоконсервации разрываются от кристаллов льда, сформированного из жидкости, из которой мы состоим при жизни. Так?

– В целом можно и так сказать, – Платон наконец оставил салфетку и бросил ее на стол. – Простите за занудство, я вас сразу предупредил, чтобы вы не стеснялись меня останавливать. Я – фанат своего дела.

– Так, а в чем ваш план? У вас же определенно есть план?

– Большинство моих коллег утверждают, что необратимые повреждения при замораживании и размораживании биологических объектов размерами больше нескольких миллиметров очевидны, проблема не имеет решения, а значит, и обсуждать нечего.