Ольга Овчинникова - Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное

– Ты чо, дебил? – кричит женщина. – Какие почки? Это желудок!

«Бля-я-я…»

Вслух я молчу. Ира цепляет зажимы таксе на пальцы, демонстрируя полное отсутствие глубокой болевой чувствительности – при иных обстоятельствах собака и дёргалась бы, и верещала. А она не реагирует. Ноль, никак. Теперь, когда спинной мозг был пережат так долго, он вероятнее всего умер от кислородного голодания.

Это я. Я была недостаточно убедительна. Не заставила ждать их в холле, чтобы потом с умным видом посмотреть на собаку, блистая терминами и говоря всё то же, но так, чтобы они поверили. И чтоб Ирка поддакивала. Что теперь ждёт эту таксу? Паралич и необходимость отдавливать мочу четырежды в день? Усыпление? Захотят ли они вообще заниматься собакой?

Слово в слово Ира повторяет мой ночной спич про неблагоприятный прогноз. Уходят они уверенные, что это если не желудок, то точно почки. Или на худой конец «поджелудка».

– Пойду… чай допью, – уныло бубню я.

Неплохое начало дня.

Выясняется, что работать с ночи в день ещё тяжелее. Перед Новым годом все решают внезапно излечить долгие хронические болячки своих животных и почистить им параанальные железы, а заодно и зубы. Маленькие собачки идут одна за другой, изредка разбавляясь большими, наевшимися костей от холодца, и кошками, сожравшими «дождик». Оливьешники, по статистике, обычно приходят уже в январе нового, наступившего года.

Бесконечные приёмы заполоняют день, не давая даже передохнуть. К вечеру мы с Ирой валимся на диван в полнейшем никакосе.

И тут бодрая, сияющая Света, которая вышла в день за админа, приносит две банки мочи без пяти минут как уходить.

– Ты издеваешься? – со мной происходит истерика.

После суток я могу только спать. Никакой микроскопии осадков мочи, никаких заключений! Нет. Нет, нет и нет!

– Ой, – Света пятится. – Извини. Просто больше некому сейчас посмотреть…

Вот не выливать же теперь! Хозяева там как-то подлавливали кота, собирали эту мочу, неслись в клинику, чтоб была свежая. Ну, прямо перед боем курантов, когда же ещё-то? Видать, целый год подловить не могли.

– Ладно… Давай сюда, – проклиная свою сговорчивость, забираю у Светы банки и иду центрифугировать. Быстрее сделаю – быстрее освобожусь.

***

Весь Новый год я блаженно сплю, сквозь сон радуясь за людей, которые что-то орут за стенами, взрывают хлопушки и поют под караоке пьяными, весёлыми голосами. Потом добавляются девчачьи визги. Дикие сексуальные оргии сопровождаются громогласными криками, обозначающими, видимо, новогодний оргазм – в иные дни у соседей царит целомудренная тишина.

…Через пару дней звоню хозяйке кота с лапой и лимфоузлом. Очень вовремя.

– У него лапа отекла аж в три раза! – испуганно говорит женщина: судя по многоголосому шуму она где-то в офисе, на работе – очевидно, не мы одни работаем в эти дни.

Медленно зеленею:

– Лапа?

«Ну пипец, придется резать, доставать лимфоузел… Чёрт!»

– Ну да, передняя лапа, на которой катетер стоял. Мы капельницы больше не делаем – катетер сняли вчера.

«У-у-уф! Передняя?»

– А задняя?

– Не, с задней всё хорошо! – уверяет женщина, и я медленно розовею обратно.

Лапа отекает, если после снятия катетера забывают снять эластичный бинт. А бывает и после потери организмом белка. Вот и тут. Кровотечение, видать, сильное было, когда он себе сосуды бедренные расфигачил.

– Там бинт эластичный на лапе, да? Сняли его?

– А нам никто не сказал…

Да сами забыли, может…

Назначаю таблетки и антибиотик в уколах: нельзя было так рано капельницы отменять. Упёрто зачитываю дозу, хотя слышу по интонации, что женщина занята и торопится.

– Запишите! – ору, упрямо отказываясь прощаться. Шьёшь их, шьёшь, а они послеоперационный нарушают, рискуя свести к нулю все усилия. Мне хватило снятия шовчиков у того кота после остеосинтеза.

– Да-да, я всё записала.

– Если что – звоните.

– Хорошо.

Уф… Минус один головняк.

Больше они не приходят и не звонят.

* * *

– А поедемте на каток? – розовощёкий мужчина сидит напротив меня в кафешке, где мы встретились пятнадцать минут назад.

Очередное знакомство по интернету.

Зовут Андрей. Он довольно словоохотлив, без умолку болтает.

– Да не умею я на коньках, – говорю ему, сдержанно улыбаясь.

– Душечка моя! Мы все чего-то, да не умеем! На то она и жизнь дана, чтобы учиться и всё перепробовать! – восклицает он, потирая руки в преддверии моего обучения.

Ну да, да. В жизни надо всё попробовать, а кое-что попробовать не пробовать.

Однако на коньки я соглашаюсь, и сразу после кафе мы идём на местный каток, который находится неподалёку.

Пункт проката совмещён с раздевалкой, и в окошке уставшая тётка выдаёт нам две пары коньков – потёртых, с истрёпанными шнурками. Мне вспоминается фраза из анекдота, когда дочка просит у папы новые туфельки, а он отвечает: «Ты ещё коньки не сносила!»

В коридоре шныряют люди: орут, хохочут и суетятся. Сажусь на видавшую виды скамейку и втискиваю ноги в жёсткие ботинки коньков. Надо уметь веселиться. Быть в моменте или как там… Затягиваю шнурки на бантик с традиционно хирургическими узлами.

Наконец, дело сделано, я поднимаюсь и тут же шлёпаюсь на скамью обратно, потеряв равновесие. Твою ж губернию! Как эти фигуристы умудряются подпрыгивать в воздух и, самое главное, приземляться? Как хоть до катка-то дойти?

Андрей протягивает руку:

– Пошли! – голос радостный, глаза горят.

Ну… Ладно… Опираясь на него, встаю и медленными шажками перемещаюсь в сторону глади катка, где бодро нарезают круги фигуристы, – всё это отнюдь не предвещает безопасного опыта.

Андрей держится легко и непринуждённо: видно, стоит на коньках не впервые. Тропинка покрыта неровными ледяными кочками и сверху присыпана рыхлым снегом, – идти практически невозможно. Периодически я падаю на Андрея, цепляясь за него, и это выглядит ужасно неловко.

– Да кончай притворяться! – кричит он всё так же весело.

Я ещё даже не начинала, так-то… Машу руками, как мельница. Отцепляюсь от него и впиливаюсь в растущую рядом берёзку. От неё перебегаю к более толстому дереву, – кажется, это тополь. И затем меня выручают перила, сколоченные по периметру площадки. Отчаянно вцепившись в них, я добредаю до выхода на лёд, где и обретаю устойчивость – здесь ровно. Так, ладно. Потихонечку буду ехать. Надо испытать этот чёртов оргазм, иначе пиздец.

Какое-то нехорошее предчувствие следует тенью… а, это Андрей. Он виртуозно огибает меня, призывно машет рукой и исчезает, погнавшись за группкой людей, которые с ровной скоростью нарезают большие круги. Пространство огромно. Жуть. Но вот уже получается скользить, и я неуверенно еду.