Валерий Заворотный - Гавриил, или Трубач на крыше

Анатолий Петрович наследовал отцу и деду в том смысле, что, подобно им, связал свою жизнь с вычислительной техникой, прообразом которой были дедовские счеты, а фундаментом – та самая кибернетика, которую некогда бросил его отец, решивший не дожидаться, пока за ним придут и отвезут в менее комфортное место.

Теперь кибернетика перестала быть лженаукой. Она превратилась в гордость и основу технического прогресса родной страны. Прогресс этот должен был развивать Анатолий Петрович и коллеги по институту, где он работал.

Кстати, основал институт учитель его отца, вернувшись из специального учреждения.

Работали в институте много. Правда, сказывался перерыв, который родная страна потратила на борьбу с лженаукой, позволив заморским странам слегка вырваться вперед. Честно говоря, даже не слегка, а довольно сильно. Но Анатолия Петровича это не смущало. Коллектив, с которым он трудился, был дружным. Все вместе регулярно отмечали дни рождения и праздники, вместе ездили на овощную базу и в соседний колхоз, помогая сельским труженикам растить, полоть и собирать корнеплоды.

(Те самые, что зимой, уже подгнившие, перебирали на овощной базе.) Вместе они обсуждали в курилках и на рабочих местах последние новости. Не забывали, конечно, и о работе. Кроме тех, кто был занят общественными нагрузками или защищал честь института в спортивных состязаниях. Ну, и еще нескольких красивых женщин, обременять которых работой никто и не помышлял.

Перемены начались неожиданно.

Как-то весенним утром Анатолий Петрович, сидя за своим столом, услышал по радио (которое в лаборатории не выключали, боясь пропустить интересные передачи), что наступила новая эра.

В принципе, тут не было ничего сверхъестественного. Такие эры объявлялись раз в пять лет и были связаны с очередными съездами партии. Жизнь после этого существенно не менялась. (Да и несущественно тоже.) Неудобство заключалось лишь в одном. Приходилось в первой строчке каждого годового отчета – после слов: «В соответствии с решениями исторического…» – писать новый порядковый номер съезда и добавлять пару строк о новом, еще более прогрессивном курсе.

Анатолию Петровичу к переменам в политической жизни страны было не привыкать. Раннее детство его прошло при Первом секретаре ЦК КПСС, разоблачившем культ личности предыдущего правителя. Знал Ищенко о нем немного, в основном о его увлечении кукурузой, которую тот велел сажать от южных границ до северных. Однако испытывал к нему некоторую симпатию. Ведь именно при нем кибернетика перестала быть лженаукой, а стала передовым краем борьбы за технический прогресс. Естественно, под руководством партии и лично Первого секретаря.

Когда Ищенко немного подрос, выяснилось, что руководство Первого секретаря было неправильным, а сам он оказался волюнтаристом. (Что означает это слово, Анатолий Петрович понял не сразу – пришлось лезть в словарь.)

После этого Ищенко пережил еще одну новую эру и еще одного партийного руководителя. Хотя в чем заключалось его руководство, было не до конца ясно. Кукурузу не сеял, никаких резких движений не предпринимал, а тихо сидел в своем кресле, периодически награждая себя всяческими орденами.

Когда новый руководитель, простояв (точнее просидев) на своем посту чуть ли не двадцать лет, отошел в мир иной, Анатолий Петрович ожидал, что его сменит еще более безобидный. Это логично продолжило бы генеральную линию партии.

Однако на сей раз новая эра стала развиваться не совсем обычно.

В стране объявили демократию. Правильно именуемую, как выяснилось, «демократизация». Вдобавок объявлялась «гласность», но не раскрывалось, что сие означает.

При всем внешнем миролюбии Анатолий Петрович был человеком прогрессивных взглядов. Глубоко в душе (очень глубоко) он давно жаждал перемен. В ящике комода, предназначенном для постельного белья (очень глубоко в ящике), он держал книгу, за которую, случись что, ему бы не поздоровилось. Но он держал ее там! Он даже читал ее, задернув шторы и включив на всякий случай воду в ванной.

Он не был согласен с системой! Не то чтобы целиком не согласен, но в отдельных моментах. И даже не то чтобы в отдельных, а во многих. А потому радостно приветствовал ростки демократии.

Но тут начались сюрпризы.

Сначала всем официально предписали «ускориться». (Как именно ускоряться, насколько и по сравнению с чем – не сказали.)

Анатолий Петрович резонно рассудил, что для их института это означало ускорить работу компьютеров. Или хотя бы сделать вид, что ее можно ускорить.

Такая постановка вопроса его слегка озадачила. Хоть он и был оптимистом, но из рассказов отца, да и на собственном опыте знал реальное положении дел. После стольких лет борьбы с лженаукой, рассчитывать, что можно ударными темпами обскакать тех, кто времени на подобную борьбу не тратил, было бы, мягко говоря, странно. Все-таки это не лесоповал.

Но, к его удивлению, по радио вскоре зазвучали рапорты о создании «в ответ на призыв партии» некоего нового суперкомпьютера, обогнавшего заморский в 1000 раз. (Не исключено, что кто-то там ошибся с нулями.) По телевизору сам суперкомпьютер почему-то не показывали.

Любимый учитель отца Анатолия Петровича, сильно сдавший в последние годы, зашел как-то в лабораторию, постоял, послушал радио, покрутил пальцем у виска, произнес: «Доускорялись…» – и молча вышел.

Тем не менее ускоряться в соответствии с решением партии было необходимо. Поэтому в институте быстро собрали новый компьютер. Причем исключительно из отечественных деталей, что также было предписано в решениях. Но главную деталь, к сожалению, в Отечестве еще не создали. На заводе, где ее должны были производить, работали отличные специалисты, им тоже очень хотелось ускориться. Но понять, как сделана заморская деталь, чтобы в точности ее повторить, они все-таки не успели. Остальные детали сумели скопировать, а эту – самую главную – нет! Пришлось поставить в компьютер главную заморскую деталь, запрятав ее среди других, отечественных.

Приехавшая из Москвы комиссия убедилась, что институт на верном пути. Начальник комиссии (который сам, увы, мало смыслил в компьютерах, а представлял отдел партии, отвечавший за ускорение) даже позволил себе захлопать в ладоши, громко восклицая: «Наконец-то прорыв!.. Прорыв!.. Прорыв!»

Коллеги Анатолия Петровича тоже похлопали в ладоши, хотя и с меньшим энтузиазмом. Единственным, кто бурно отреагировал на возглас начальства, был заместитель директора по хозяйственной части. Услышав из-за двери слово «прорыв», он влетел в компьютерный зал, решив, что прорвало трубу отопления…

Комиссия уехала, и работы над ударно-прорывным компьютером в институте постепенно свернули.