Валерий Заворотный - Гавриил, или Трубач на крыше

Впрочем, ускорение скоро забылось, и начала развиваться гласность. Это было куда интереснее. Анатолий Петрович взахлеб читал прессу, открывая для себя много новых фактов из жизни страны. Он даже вынул из бельевого ящика и положил на письменный стол тайную книгу, с гордостью показывая ее своим гостям.

Расцвет демократии-демократизации радовал Анатолия Петровича и укреплял его веру в светлые идеалы.

Возникали, увы, и определенные трудности. Например, исчезли с прилавков некоторые виды продуктов (позже пропало и большинство остальных). Но это, строго говоря, не было новостью. Подобное случалось и раньше. Зато про лесоповал, по крайней мере, теперь можно было забыть.

Демократизация расцветала лет пять. После чего – уже не в солнечное весеннее, а в пасмурное августовское утро – телевизор поведал Анатолию Петровичу, что эксперимент закончен. Об этом сообщила с экрана группа больших начальников, назвавших себя неким Чрезвычайным Комитетом (что заставило Ищенко вспомнить аббревиатуру ЧК и судьбу его деда – мастера по изготовлению деревянных счетов). Правда, у главного из чрезвычайных начальников при выступлении по телевизору почему-то сильно дрожали руки.

Через три дня выяснилось, что, заявив о конце эксперимента, кто-то погорячился.

Через три недели стало ясно, что демократизация продолжится, но с новым составом исполнителей.

А через три месяца страна, в которой на своей лавочке делал счеты, и затем в далекой тайге рубил лес его дед, страна, где пытался постичь лженауку кибернетику и затем трудился в специальном учреждении любимый учитель его отца, где родился и вырос он сам, – эта страна перестала существовать. До этого она занимала шестую часть суши, а теперь распалась на несколько частей – одну большую (где, собственно, и жил Ищенко) и четырнадцать значительно меньших по размеру. С точки зрения статистики, это привело к тому, что количество красных флагов на шестой части суши резко уменьшилось, а количество президентов резко увеличилось.

Перестал существовать и институт, в котором работал Анатолий Петрович. То есть нельзя сказать, что совсем перестал. Здание института стояло на месте. Только называлось оно теперь диковинным словом «бизнес-центр», а по коридорам его – там, где раньше бродили инженеры и техники, – бегали шустрые молодые люди в малиновых пиджаках, с золотыми цепочками на шеях.

Чем они занимались, оставалось загадкой.

Анатолий Петрович остался без работы, но старался не впадать в уныние. «Ничего, ничего, – повторял он себе. – Это еще не конец света». Хотя о конце света и обо всем, что связано с этим прискорбным событием, он имел весьма смутное представление. Знакомо ему было разве что словосочетание «Судный день». Так назывался фильм, который пару раз показывали по телевизору. Смотрел он его не очень внимательно, но основную сюжетную линию сумел уловить. Речь шла о том, как взбесившиеся компьютеры, вырвавшись из-под контроля людей, повзрывали массу ядерных бомб, которые люди с таким трудом понаделали. Для человека с высшим техническим образованием, к коим относился Анатолий Петрович, Судный день в исполнении компьютеров выглядел пусть и эффектно, но не слишком убедительно. Потому что отечественные компьютеры взбеситься при всем желании не могли. Это Ищенко знал точно. Заморским же, по его сведениям, взбеситься никто бы не позволил.

Короче говоря, гипотетический Судный день в данный момент его не волновал. Жизнь Анатолия Петровича и жизнь его коллег были полны другими заботами. Каждый из них в меру сил искал средства к существованию. Ищенко, неплохо умевший чертить, пробивался тем, что готовил курсовые и дипломные работы лентяям-студентам. Они с трудом понимали изображенные схемы, но умудрялись каким-то образом сдавать сессии. Кроме того, он освоил ремонт телевизоров, в которых немного разбирался, что давало ему дополнительные средства для более или менее сносной жизни. Не такой, естественно, как раньше, ибо понятие «сносная жизнь» претерпело сильные изменения.

Сам Ищенко к этому времени стал пенсионером, успел обзавестись семьей и родить сына, которому исполнилось уже тридцать лет и который родил ему очаровательного внука – того самого, что сейчас за стенкой, сидя у компьютера, отважно сражался с марсианами.

Шло время. Жизнь вокруг быстро менялась.

Всего через восемь лет после того, как с географических карт исчезло название страны, где родился Анатолий Петрович Ищенко, он увидел на экране телевизора лицо нового Главного Руководителя. Этот сменил предыдущего, который надумал уйти в отставку раньше, чем закончился его срок. Явление, до тех пор неслыханное.

Новой эры на сей раз никто не объявлял. Но вскоре стало понятно, что эра все-таки наступает, вне зависимости ни от какого партийного съезда.

Новый Главный Руководитель произвел на Ищенко приятное впечатление. Единственное, что слегка смущало, это что был он выходцем из учреждения – прямого наследника организации, когда-то загнавшей в сибирские болота его деда.

«Но времена меняются, – думал Анатолий Петрович, – нравы смягчаются. Почему обязательно болота? Зачем себя пугать».

Тем более что новый Руководитель излагал вполне демократические мысли вполне грамотным языком. (Чем предыдущие, прямо скажем, не отличались.)

И все-таки бывшая профессия Главного Руководителя тревожила Анатолия Петровича. Сказывалась генетическая память. Ищенко даже предпочитал в беседах со знакомыми лишний раз не называть фамилию Руководителя и его должность. Мало ли что могло случиться в дальнейшем. Про себя он называл его просто «Главный».

Выглядел Главный человеком довольно скромным. К тому же, как рассказывали, непьющим, что выгодно отличало его от предшественника. Он обещал продолжить курс на развитие демократии. Хотя скоро выяснилось, что имеется в виду некая «суверенная демократия». Как она соотносится с обычной, Ищенко не очень понял.

Минул год, второй, третий. У Анатолия Петровича оставалось всё меньше поводов для волнений, связанных с прошлой работой нынешнего Главного Руководителя. Поэтому, когда пришло время переизбирать того на высший пост, Ищенко без колебаний отдал ему свой голос.

Надо сказать, что сама процедура выборов очень нравилась Анатолию Петровичу. Он и раньше, до воцарения демократии, участвовал в мероприятиях, которые так назывались. Он исправно опускал в урны бумажки, именуемые бюллетенями. Но делал это без всякого удовольствия. Более того – потешаясь над такой профанацией. (Не вслух, разумеется, а про себя.)

Теперь же он гордо шел на избирательный участок, внимательно изучив перед этим список партий, программы и биографии кандидатов, взвешивал все «за» и «против» и гордо опускал в урну свой бюллетень.