Нелл Уайт-Смит - Дом и алтарь

– Я не знаю почему, – медленно произнёс Ювелир, и впервые за это время его взгляд окрасился внутренним вниманием, интересом, отвлёкшись от полубессознательного противостояния слабости. – Я хочу это выяснить. От этого зависит ближайший Шаг.

– Значит, с тобой это сделал не лично наш брат, а его Род? Тебя наказывали?

Ювелир улыбнулся, показав провалы на месте выдранных с корнем клыков:

– Лечили.

– От чего?

– Зла.

– Ты хочешь мести за себя? Они могут заплатить кровью за каждый порез на твоей коже.

Ювелир, явно уже не способный даже приподнять голову, прислонился лбом к прогретому борту ванны. Он снова предупреждающе, глухо зарычал, и Часовщик, почувствовав, как по задней стороне шеи у него пробежал холодок, напоминающий о первых днях этого мира, ещё до его Зари, понял интонацию брата безошибочно: он требовал, чтобы Часовщик перестал отвлекать его и мешать размышлениям о чём-то до самого основания мира, до самой возможности его спасения, важном. Потому что время уходило. Часовщик послушался.

Говорящий с Сотворителем посмотрел на спину Ювелира, изрытую сеткой шрамов, налепленных один поверх другого на коже, провалившейся между выпирающими рёбрами.

Внимательным глазом он отметил, что голод пронизал тело его брата настолько, что нижняя рубцовая ткань уже не поддерживалась, шрамы расползались, и раны начинали открываться заново.

Демон поднял было мягкое полотенце, чтобы убрать немного грязи с кожи брата, но испугался причинить лишнюю боль и опустил руку. Времени, чтобы пробыть с братом достаточно для того, чтобы он хотя бы немного пришёл в себя или убедился, что общее состояние его не несёт угрозы для жизни, Часовщик, к своему сожалению, не имел.

Впрочем, уже сейчас было ясно, что в ближайшие несколько дней Ювелир не встанет на ноги, а за такой значительный период великий демон, первый после бога, конечно, сможет узнать, какие именно механизмы мира привели Ювелира сюда, и чего действительно он хочет от Часовщика и Храма, и, самое важное, какая у него власть, чтобы это потребовать. А сейчас Часовщик должен как можно быстрее вернуться в Святилище.

Действуя аккуратно, он приласкал брата по волосам, зарывшись в них лицом, и тихо, так, чтобы никто, кроме чуткого на слух Ювелира, не расслышал, произнёс:

– Я вижу Тебя. Вижу Твоё Предназначение Сотворителю, вижу Твою доброту ко Мне, когда я предал Тебя, и нарушил договор с Тобой, и обрёк Тебя на то, чего Ты для себя не выбирал, а Ты пришёл ко Мне, когда никто другой не смог защитить, и спас Мою жизнь, и дал Мне право дальше служить нашему Господу. Ты ни в чём не будешь нуждаться под Моей рукой.

Часовщик поднялся, передав брата в руки подоспевшему врачу и собственной личной прислуге, отобранной тщательно и заслуживавшей необходимой толики доверия.

Глава его личной службы приблизилась к демону и, аккуратно преклонив перед ним механические, словно выточенные волной из камня, колени, спросила низким, певучим голосом:

– Научи нас заботиться о нашем новом господине, чтобы не причинить ему боли, но унять его скорби и вернуть радость ему.

– Вы не должны касаться его тела без того, чтобы он разрешил. Приносите еду и чистую воду для питья, но оставляйте поодаль, чтобы подать, когда он скажет. Следуйте его словам в точности. Если вам покажется в них двусмысленность – уточняйте. Но никогда не поступайте так, как кажется правильным вам, в нарушение его слов.

– Но что станет, если наш новый господин крепко уснёт и мы должны будем дать ему лекарство или пищу, чтобы защитить его жизнь перед тьмой смерти?

– Позовите меня, – Часовщик ещё раз внимательно посмотрел на брата, вдохнул густой, душный, темнеющий воздух первой великой ночи и коснулся высокого, перехваченного ободом из вырезанных из плотной ткани шестерёнок лба служки в жесте благословения. – Эта ночь будет трудной, но светлой. Не солнцем, но светом Сотворителя, вечным сиянием Его истины.

Повернувшись спиной, Часовщик выждал секунду, внимательно слушая, как служка поднимается с пола, как у Ювелира просят разрешения обработать раны. После демон вернулся в личные комнаты. В спальне, миновав которую выйти в коридор было нельзя, его ожидала Зима.

Она, словно не забыв о возможности новых нападений, открыла ставни на одну из террас, и оттуда лился полный запаха костров и айнноры 1 1 Айннора – разновидность благовоний. , щедро бросаемой в честь движения мира вперёд в пламя механоидами, не сумевшими получить право попасть в Храм и праздновавшими последнее солнце под открытым небом.

Тонкий силуэт демонессы, серебряная кожа, белые волосы, забранные в хвост на затылке и убранное по краю серебряной же лентой полупрозрачное, тонкое одеяние составляли вместе некую аллегорию ускользающего счастья, смертного мира. Слишком великой для Часовщика награды.

Зима сразу же обернулась на мужа. И как только она это сделала, это особенное переживание хрупкости рассеялось. Зима никогда не была хрупкой. В действительности она была из тех, кто собирал собственными руками этот мир. И Часовщику всё чаще казалось, что мир, по какой-то непонятной, скрытой ещё от него причине, не может ей этого простить. Что она слишком глубоко проникла в него белыми, как первый, робкий снег, волосами.

Он остановился в дверях, сложив в почтительном жесте руки, показывая, насколько дорожит тем, что Зима пришла сюда, а не осталась на празднестве внизу.

Всё ещё оставаясь мыслями на возвращении Ювелира, Часовщик осознал, обдумал, насколько вероятно то, что из-за брата он лишится Зимы. Он осознал жену и всё то внимание механоидов, которое было на ней сосредоточено, как ту же самую ржавчину, разъедавшую, как ему всё больше казалось, социум мира. Он увидел ясно, словно бы Сотворитель ему открыл, какую именно деталь пытается уничтожить это пагубное окисление.

Произнося искренние, не трогавшие его слова, благословлявшие его спасение от покушения, Зима подошла ближе. Он протянул руку к супруге, коснулся кончиками пальцев её лба, переносицы, губ.

– Вы слишком любите этот мир, – произнёс он медленно, не надеясь на то, что Зима правильно его поймёт, потому что мысль, только что поразившая его, показалась бы демонессе абсурдной.

И еретикам там, внизу, к суду над которыми он должен как можно скорее вернуться, эта мысль показалась бы абсурдной, хотя полностью и ясно объясняла все их не имеющие другого смысла действия: посягать на жизнь Часовщика – это всё равно что покушаться на жизнь самого мира, потому что никто, кроме Часовщика, не сможет благословить Машины Творения. И если убить Часовщика, те не смогут включиться перед Хаосом. Мир погибнет.

– Узнав, что ваш брат вернулся, я испытала страх за вас, – честно призналась Зима. – Не думаете ли вы, что он – не что иное, как призрак из мира, который рассеялся словно дым с первыми лучами Зари? Не думаете ли вы, что он сам рассеется туманом на ваших руках, когда уйдёт тучная ночь?