Нелл Уайт-Смит - Дом и алтарь

– У тебя не может быть на этот мир никаких прав! – процедила Зима. – Ты оставался в праздности и сне Следа Света, когда наш господин и я создавали его из пустошей и сырых камней! Не твоими руками…

Зима осеклась, увидев, как потемневшие от ветра и постоянной работы, высохшие пальцы Ювелира напряглись, и от этого напряжения пол и стены комнаты задрожали в предупреждающем холодном треморе.

Демонесса замерла, рассредоточив своё внимание в попытке осознать, что именно происходит, и легко, слишком легко почувствовала, что сила, которой так привычно пользуется страшный гость её мужа, исходит не из его особенных способностей, дарованных Сотворителем, Часовщиком или кем-то из древних демонов, а от долгой, выточенной практики, тянущейся от самого-самого начала времён.

Это мастерство, сидящее у него в костях, в костях в прямом смысле слова: древние демоны втирали каменную алтарную пыль, дающую телекинетическую власть над камнем, прямо в кости, предварительно прожигая плоть.

Это делала и Зима, но слишком давно, и сейчас, напрягши в ищущем, хватающемся за пустоту движении собственные пальцы, она попыталась пересилить первого из нерождённых, но алтарная пыль из её собственных костей давно уже вытеснилась регенерацией, а тело Ювелира помнило и сохранило всё.

Всего одной секундой ранее внизу, в Святилище, один из трёх оставшихся в живых еретиков достал меч, спрятанный им в длинных, просторных одеждах, и, воспользовавшись близостью иерофанта, обнажил лезвие против демона, бросившись на него.

Часовщик отдал страже знак спокойствия и встретил атаку уравновешенным, полным искреннего сострадания взглядом. Стены Храма задрожали именно в этот момент. И еретик, желавший закончить то, что не удалось их подосланному убийце, не удержался на ногах. Он упал на меч.

Расслабив чуть правившую его падение левую руку, Часовщик подошёл к телу, перевернул и, проверив пульс, вынул меч.

– Великое несчастье сейчас опустилось на нас. Потому что покинула этот мир душа праведника. Того, кто заблудился во грехах своих, но принял покаяние так полно, что лишил нас права греться у его возвысившейся души. Не стыдно Мне, – сказал он, вытащив меч из груди погибшего, – отирать кровь Своими одеждами, так как кровь эта – чистейшая из ликры, что только может быть пролита на этот святой порог.

Закончив речь, он мягко посмотрел на двоих оставшихся мужчин. Мрамор и хлеб. Один из них не поколебался, но по взгляду второго уже была видна нарастающая паника. Он находился на полпути – частично уверовал в то, что Сотворитель не хотел задуманных ими перемен, а частью испугался кары, которая последует за раскрытием их заговора.

– Ты ведёшь этот мир в пропасть вечной тьмы! В пропасть зла! – злобно крикнул он, пытаясь заглушить в груди эти бушующие чувства – благоговения и страха, оба чуждых ему, будто принадлежавших кому-то другому.

«Хлеб… – повторил про себя Часовщик, глядя внимательно на обоих еретиков лица и переводя взгляд с одного на другое, – хлеб и мрамор».

– Приведите его сыновей, – посоветовал Часовщик стражнику, – великие чудеса происходят сейчас волей Сотворителя, пусть молодые сердца причастятся им и уверуют.

Тот сразу же отбыл.

– Хочешь убить нас на глазах у детей? – со злой ухмылкой спросил один. Хлеб.

– Совсем нет, – улыбнулся Часовщик, наклонившись к уху еретика, и прошептал тихо, не оставляющим сомнения в его намерениях тоном. – Я брошу тебя и твоих троих сыновей в ямы, разделённые прутьями решетки так, чтобы вы могли видеть друг друга, и оставлю умирать от голода. Ты будешь всё видеть. Самый маленький умрёт раньше всех, а, по мере того как они будут уходить к Сотворителю, я буду бросать их трупы тебе, чтобы ты в голодном безумии пожирал тела младших своих детей на глазах у старших.

– Убей! Убей моих детей сейчас! – закричал механоид и с небывалой силой вырвался из рук стражников, бросившись под ноги Часовщику.

Тот снова смолчал, на этот раз устремив взгляд к выходу из Святилища в свои покои, где стояли, приведённые стражником, замерев в ужасе, двое сыновей заговорщика и смотрели, как их отец умоляет об их смерти. Третий, годовалый малыш, был на руках у кормилицы.

С расширенными от ужаса глазами смотрели мальчики, как мужчина, которому придала сил и решимости сведшая его с ума мысль о неизбежной жестокой судьбе, выхватил меч из рук Часовщика и понёсся на собственных детей с налитыми кровью глазами.

Он упал, пробежав половину пути, сражённый копьём, безошибочно брошенным одной из охранниц Часовщика. Демон же открыл детям свои объятия и пригласил их к себе:

– Утешьтесь, – позвал он их, поманив, – утешьтесь. Я не смог защитить вашего отца от безумия, но теперь вы дети Мои. И вас никто никогда не обидит.

И пока мальчики приближались к Часовщику, глядя только на него, отгоняя от себя разорвавшее их мир видение пожелавшего их смерти родителя, последний из оставшихся в живых заговорщиков, не стесняясь кричать, обвинял Часовщика во всех мыслимых разуму преступлениях.

– Что же, я слышу, тебе есть что сказать, – улыбнулся Говорящий с Сотворителем, посмотрев на него поверх сбитых русых волос, уткнувшегося в его грудь в безутешном плаче ребёнка, – так говори же, потому что Я не могу бояться твоих речей. Ведь Я, – почти пропел ласковым, сладким голосом Говорящий с Сотворителем, – не могу бояться истины.

– Я скажу Тебе, – оскалился мужчина. У него красивая и умная жена, она поймёт, что единственным способом избежать остракизма после смерти мужа и его измены Богу станет близкая интеграция мраморных рудников с Храмом, – я скажу Тебе, что Преданный был не один. Второй прямо сейчас уничтожает Машины Творения. Потому что пусть лучше будет мир мёртв, чем продолжит существовать под твоею ржавою, жадной рукой!

– Отведите его к народу, – тихо сказал Часовщик, поднимая детей на руки, прижимая их к себе и убаюкивая, – отведите его к народу в Храме и объявите о том, что он сделал и что делали Преданные ему. Он имеет право на слово перед народом. Пусть он проповедует.

Еретика схватили под руки, и он попытался вырваться в первый момент, но потом быстро понял, что это бесполезно. Он проклял Часовщика, и проклял его много раз, пока пересекал обсидиановый пол Святилища, но, кроме проклятий, больше обличить он его не мог: Часовщик не боялся правды и от правды не прятался, как и говорил до этого.

Правды он не скрывал, наоборот, он давал и время, и трибуну. Он давал механоидам самим решать, что истинно, а что ложно.

В это же время Зима, глядя на Ювелира со всё возрастающим раздражением, наклонилась к древнему демону.

– Тебе дали новую красивую одежду, – тихо, угрожающим шёпотом произнесла она, – принесли украшения на запястья и в волосы, у твоей двери, чтобы не тревожить тебя, положили сладкую еду. И ничего не принял из этих многих подарков моего мужа. Как ты посмел?