Лидия Лехмус - Сиреневый туман

Потом дружно мыли посуду, поставили на огонь котелок для чая. Солнце почти село, яркий край его висел где-то совсем недалеко, прямо за деревьями. Ветерок совсем затих, и только речка негромко шумела на перекатах. Сашка уселся под лиственницей на штормовку, скрестил ноги и объявил: – Ну, всё! Я султан!

– Ещё нет, – Настя принесла полотенце, намотала ему на голову подобие чалмы, – вот теперь всё! Держи кассету, я переоденусь. Буду готова – скажу.

Она убежала в избушку. Сашка курил, улыбаясь, смотрел на тот берег, на скалы, лес, будто хотел оставить в памяти каждый кустик.

– Включай, Сашечка! – Он нажал клавишу, недолгое шипение и вдруг посреди тайги у избушки северного охотника зазвучала музыка. Незнакомые инструменты заголосили резко и пронзительно, но так дружно и слаженно, что перед глазами сразу возникла картина: песок, караван верблюдов, закутанная с головы до ног женская фигура…. Вот вступили барабаны – солидные, басовитые. Им отозвались звонкие и энергичные, лёгкая перекличка и полилась музыка. Томная, страстная! Темп то нарастал, то затихал, и тогда негой разливались знакомые голоса скрипки и флейты.

Солнце уже совсем упало за деревья, но багровая полоса на небе ещё не погасла, горел костёр. И вот сюда, в отблески огня молнией вынеслась фигурка и резко остановилась. На щиколотках босых ног звенящие браслеты. Широкий тёмно зелёный пояс, низко сидящий на бёдрах, расшит бисером, блёстками, бусами. От него вниз спадает полотно юбки лёгкого шёлка такого же цвета и вьётся вокруг ног мягкими складками. Где-то в них запутался разрез, в котором иногда мелькает округлое белое колено. Блики огня играют на нежном обнажённом животе с неправдоподобно тонкой талией. Высокая красивая грудь прикрыта лифом, расшитым в тон поясу, несколько рядов блестящих пластинок на шее спускаются на грудь. Голова туго повязана зелёным шёлковым платком до самых бровей, одним концом прикрывая лицо. Только огромные зелёные глаза остались свободными и они пристально, и даже с вызовом смотрят на Сашку. У него медленно сошла улыбка с лица и упала сигарета.

Быстро – быстро забили барабаны, ритм нарастал. Широкий пояс на бёдрах вдруг стал мелко подрагивать, заметались нашитые бусины и висюльки, и только потом стало заметно, что это не пояс, это по нежным бёдрам проходит мелкая дрожь. Но вот резко стихли барабаны, запели скрипки и флейты, и фигурка закружилась по поляне. Лёгкий шёлк взлетал, открывая стройные девичьи ноги. Трепетали нежные плечи, и тогда дивное ожерелье начинало звенеть и перешёптываться. Руки сорвали платок и он, будто сказочное перо Жар-птицы то зависал в воздухе, то, подхваченный ловкими пальчиками, опять кокетливо прикрывал лицо, оставляя улыбающиеся лукавые и дерзкие глаза.

Сашка, схватив фотоаппарат, щёлкнул пару раз, отбросил его в сторону и опять замер неподвижно. Танцуя, фея то приближалась к нему, слегка касаясь кончиками пальцев и немыслимо изгибаясь, то, резко отпрянув, кружилась по поляне, играя с платком. То замирала на месте, и только бёдра вели свой соблазнительный танец. Зелёный шарфик развязался, сполз с волос и упал к Сашкиным ногам. Барабаны резко выдали заключительный аккорд. Над поляной повисла тишина, только слышалось Настино дыхание. Она стояла, окутанная водопадом волос, раскрасневшаяся и вопросительно смотрела на Сашку.

– Настёна, – сдавленно сказал он, – если ты меня бросишь, я…. Не знаю…. Я залезу на самое высокое здание и прыгну оттуда…. чтобы мозги.… в разные стороны…

Немного помолчав, она вскинула голову и звонко сказала: – А если ты меня бросишь, я их из тебя сама вышибу!

Он растерянно хлопнул несколько раз глазами и…. заплакал. Крупные, как горох слёзы сыпались из глаз. Он пытался задержать дыхание, чтобы не всхлипнуть, зажмуривался, а они всё сыпались, и он сидел и ждал, когда же, наконец, сгорит от стыда!

Настя, скользнув на колени, мягким движением прижала его голову к груди и поглаживала по отросшим волосам, приговаривая: – Всё хорошо, Сашечка, всё хорошо…

– Мне так стыдно, Настёна, я не мужик…

– Не правда, ты мужик! Самый настоящий! Только настоящий может быть добрым, а добрый может позволить себе плакать – это нормально. Ублюдки не плачут, у них сердца нет.

– Я вообще – то не трус, – Сашка яростно вытер глаза кулаком, – но мне сейчас стало так страшно, что в то день мы могли разойтись или не понять друг друга. Или…. Да мало ли что! Я даже придумать не могу, как бы я дальше жил. Наверное, у меня не получится тебе объяснить всё, да и не надо. Я же чувствую, что тебе и так понятно.

– Понятно. – Настя улыбнулась, заглядывая в его глаза. – Мы ведь с тобой даже думаем иногда одинаково. Хотя временами ты кажешься старше, чем есть на самом деле. Похоже, ты или многое повидал, или знаешь, по крайней мере, что-то такое, с чем незнакома я. В глазах иногда замечаю жёсткость, но это не личное. Такое чувство, будто там, без меня ты бываешь в ситуациях…. экстремальных, что ли…

– Тебя это пугает?

– Нет. Я бы никогда не осталась с балаболом и пустомелей. Ты надёжный, я это сразу почувствовала и поняла: ты мой. Как ты говоришь – моя половина. Другого мне не надо. А что ты всё время дурака валял – это же очевидно: сначала хотел завоевать моё доверие, а потом боялся показаться скучным.

– Я выглядел, как идиот?

– Не совсем. Ты выглядел, как влюблённый идиот, это было очень трогательно. Не поверишь, я просто таяла от нежности. От сознания, что всё это для меня делается. Спасибо, Сашечка! Я была так счастлива этим летом, что уверена: счастливее уже никогда не буду! Счастливее уже невозможно быть!

Сашка сгрёб её в охапку, усадил на колени и, покачивая, нашёптывал: – Вот увидишь, Настёна, самое счастье ещё впереди. Нам ведь немного надо от жизни: просто быть вместе. Когда не вместе – дышать трудно. Понимаешь, душа моя? Понимаешь. Ты понимаешь всё, кроме одного: мне крупно, мне сказочно повезло! Только бы не свихнуться! Я иногда сам себе напоминаю идиота, хожу и разговариваю с тобой вслух. Что? У тебя тоже так? Тогда в этом регионе два идиота, уж извини!

Уткнувшись носами, хихикали над собой. Краем глаза заметили какую-то вспышку, подняли головы, и тут над ними громыхнуло так, что они оглохли. Низко, так низко, что можно достать рукой, неслись грозовые тучи. Чёрные! Вдоль реки сверкнула молния. Даже не сверкнула, она висела над рекой и сияла жутким белым светом.

Они стояли, завороженные дикой картиной, но тут опять громыхнуло так, что у Насти подкосились ноги. Сашка подхватил её на руки и полетел в избушку. Сунул на топчан: посиди. Сам выскочил, мигом собрал разбросанные вещи, тёплый котелок, залетел в избушку и захлопнул за собой дверь. Зажгли свечи.