Лидия Лехмус - Сиреневый туман

– Понимаешь, – она лежала на животе и кусала травинку, – я ведь не знаю о нём ничего, ни полного имени, ни фамилии. Он у нас в детдоме выполнял всякую работу – куда пошлют. Ему платили какие-то копейки и кормили. В старом бараке он занял, пустую комнату и жил там, по сути, незаконно. То есть в домоуправлении о нём тоже ничего не знали. А мне было семь лет, и я не задавала, конечно же, никаких вопросов. Да мне и в голову не приходило, что он может исчезнуть.

Сашка, заглядывая снизу в её лицо, тихо сказал: – Настён, он найдётся, вот увидишь.

Она грустно улыбнулась: – Твоими бы устами… – Помолчала и заговорила горячо, торопливо: – Ты можешь представить, Сашечка, какую обузу он взвалил на себя, когда привёл меня к себе? У него не только нормальной работы, даже регистрации не было! – Она вдруг всхлипнула, Сашка метнулся к ней, прижал, к себе и забормотал: – Тихо, Настён, тихо! Не надо, не рассказывай, потом когда-нибудь. А то ты заплачешь, и я умру. Сразу.

Она тихонько высвободилась и твёрдо сказала: – Я последний раз плакала, когда Ли вёл меня к себе домой. Иногда хочется, конечно, особенно последнее время, но не получается, разучилась. А рассказать хочу тебе всё именно сейчас, чтобы ты всё знал и понял, кем был для меня Ли.

Сашка собрал косу, уложил её спиралью и лёг щекой на пушистую горку.

– Сколько ему было тогда лет?

– Не знаю, у них возраст вообще трудно определить. А я была маленькой, и мне казалось, что он совсем старый. Хотя сейчас понимаю, что ему тогда было, пожалуй, около пятидесяти. В тот же день он ходил к нашей заведующей, как-то сумел договориться с ней. Чем уж он убедил её, не знаю. Вообще-то она обыкновенная баба, вечно усталая от проблем: дома семья, зарплату не платят, а тут чужие дети. Голодные, злые, непослушные! Опять-таки, денег нет, государству не до мелочей, оно тогда было занято жутко важным делом: приватизацией. Вот такие заведующие и крутились, как могли, вернее выкручивались. А у маленького старого китайца, похоже, не было никаких проблем. Вот и нашёл себе головную боль. Он тогда привёл меня домой, умыл, сказал: жди. Сам убежал и вскоре вернулся с кроватью и постелью. Кажется, выпросил в детдоме. Знаешь, у него была неплохая комната, угловая, в два окна. Мы с ним расставили кровати по углам, протянули верёвку и на неё прищепками прицепили старые шторы. Получилось две комнаты, у каждого своя. Сашечка, это была сказка! До сих пор моим домом была казарма с множеством кроватей, а здесь своя комната… Я чувствовала себя принцессой! Потом он накормил меня, выкупал в корыте, уложил в чистую постель и всё приговаривал: – Хоросая девоська, нада много кусать, нада много спать. Больсая будет, умная…

…Буквально с первого дня Ли стал учить Настю драться, даже не столько драться, сколько защищаться. Говорил, что человеку достаточно уходить от ударов, а не искать их.

– Позже я поняла, что он знаком с восточными единоборствами, причём очень хорошо. Но он не пытался обучить всему. Так.… немного. Знаешь, Сашечка, все годы он был со мной добрым и терпеливым, но на тренировках предельно жёстким и даже жестоким. После занятий мазал мои локти и колени зелёнкой, гладил по голове и приговаривал: – Хоросая девоська Настя, не обижайся, так надо.

Каждый день он мне повторял, что нужно много и хорошо учиться, а то у меня будет плохая жизнь. Я была ещё маленькой, глупой и не понимала, о чём он говорит. Но так отчаянно боялась, что меня отведут обратно в детдом, если не буду слушаться. И была послушной и старательной. Работу мой старый Ли искал везде и брался за любую. Домой приходил усталый. Я к его приходу делала уроки, убирала комнату, что-то пыталась заштопать. И радовалась его приходу, как бездомный щенок радуется любому прохожему. Мудрый мой китаец, он всё понимал. Он хвалил меня, гладил по голове, откуда-то доставал конфету или шоколадку. Мы по – братски делили ее и, счастливые, пили чай. Топили печку, сидели рядышком у огня. Он курил свою трубочку, а я прикладывала ухо к его спине и строго командовала: – Дышите, не дышите! – Он щурил свои узкие глазки и говорил: – Девочка Настя будет хорошим доктором и станет лечить старого китайца.

Иногда у нас было туго с едой. Вообще мы ели, но никогда не наедались. А бывало, что просто кусок хлеба делили на двоих и запивали чаем. Тогда Ли говорил: – Ничего, девочка Настя, когда брюхо сытое, человек ленивый. Главное – не брюхо, главное- дух!

Сашка вдруг закашлялся, заворчал, что сигареты дерьмовые, дымом глаза выело, тёр их кулаком и ругался неизвестно на кого. Потом подскочил: – Настён, мы ещё чай не пили. Ты лежи, я сейчас.

Но она устроилась на скамеечке у костра и с нежностью наблюдала за ним.

– Сашечка, я такая счастливая! В моей жизни есть два дорогих человека, двое мужчин.

– Это пока двое.

Настя растерялась: – Как это пока?

Он пояснил: – Когда появятся сыновья, они ведь тоже будут дорогими.

– А если девочки? – Смутилась Настя.

Он нахмурился, но не выдержал и заулыбался. – А если девочки, Настён, пусть будут похожи на тебя. Если на меня, их замуж никто не возьмёт.

Они сидели за столиком, и она продолжала.

– Летом мы с ним работали вместе. Старый Ли смог устроиться дворником, взял два участка и я ему помогала. Мы вместе работали, вместе обед готовили. Он учил меня готовить китайскую еду и есть палочками, учил китайскому языку и тибетской медицине. Определять болезнь по ногтям и зрачкам. Учил иглоукалыванию и маскировке. Да, Сашечка, это он объяснил, что судьбу не стоит испытывать, надо быть незаметной. Это оказалось проще, чем китайский язык: балахон, невзрачный платок и немного серой помады, плюс тёмные очки. Да, представь себе, это очень выручает! Я совершенно спокойно чувствую себя на улице, хотя, если здраво рассуждать, это противоестественно. Что поделаешь, жизнь такая. Или страна такая? Да, я привыкла. Вот так мы жили.

…Надо сказать, жили они очень экономно. Всё, что удавалось, не потратить, Ли складывал в баночку. Они её прятали. Он говорил: на чёрный день. Училась Настя отлично по всем предметам. Английский шёл хорошо, а Ли приносил газеты, заставлял читать и переводить, это здорово помогало. Языки ей вообще давались легко, и он заставил брать частные уроки немецкого и французского. Даже слушать не стал возражений. Говорил, что деньги за уроки не большие, а пользы много.

– Таким образом, английский и китайский я знаю в совершенстве, немецкий и французский так себе, на тройку. Ли знал немного японский разговорный и меня научил. Вообще, всё, что знал он, хотела знать и я. Мой старый Ли обзывал меня глупой девочкой, но было видно, как ему приятно. Сашечка, не каждый родитель, не каждая мать делает для своего ребёночка столько, сколько сделал для меня этот чужой человек. Он стал мне отцом и матерью, бабушкой и дедушкой, гувернанткой и няней. Мой китаец заплетал мне косы и кормил, приносил одежду новую и не совсем, стирал и гладил, мыл меня и перед сном пел свои китайские колыбельные. Когда у меня начались месячные, он где-то доставал прокладки и учил ими пользоваться. В то время даже наши женщины не знали что это такое.