Маша Фокс - Здесь и сейчас

Из-за невысокого забора и порхающих птиц мне видны только их плечи и головы, покрытые одинаковыми заячьими шапками. У него – уши шапки опущены, а у нее, наоборот, подвязаны наверх, и она ее несет, как папаху – чуть сдвинув на затылок.

– Да, я их уже видела. Они тут пару раз проходили, и в магазине их встречала. Странная пара. Они вроде как и вместе, и в то же время каждый сам по себе.

– Да. Это Алла и Володя из шестнадцатого дома. Они уже тридцать лет друг с другом не разговаривают.

– Сколько? – от удивления я ставлю чашку на стол и вытягиваю шею, как будто если я их рассмотрю повнимательней, я получу ответы: а) почему; б) почему так долго.

– Тридцать или типа того. У них здесь всегда дача была. Раньше, как многие, пока дети маленькие были, приезжали только летом, а на пенсию вышли и перебрались сюда совсем. Они даже и с соседями дружат, и на тутошние сборища приходят, но я никогда не видела их разговаривающими друг с другом. И тем не менее они всегда вместе. Чудеса!

– Ну что-то же должно было случиться? – не унимаюсь я.

– А вот ты у нас теперь писатель – «инженер человеческих душ» – вот ты и придумай, почему они такие.

Меня страшно воодушевило такое предложение. Эдакий этюд на заданную тему.

Я чмокнула Дину в макушку и ринулась к себе наверх к компьютеру. От моей стремительности Тоби даже проснулся, приподнял с лап голову, с удивлением посмотрел мне вслед и снова поудобнее устроился у камина.

К ужину я вышла торжественно неся впереди себя ноутбук. Я церемонно поставила его рядом со своей тарелкой.

– Готово, – объявила я удивленной подруге.

– Ты о чем? – спросила она.

– Ты же просила историю Аллы и Владимира. Вот, я написала.

– Давай сначала поедим, а потом ты почитаешь, – сказала она, протягивая мне тарелку с овощным рагу и куриной котлеткой. – Котлет много. Если захочешь еще, скажи. Я на плите оставила, чтоб не остывали.

Мы закончили ужин, Дина предложила по рюмочке вишневой наливочки. И я, впервые за все время своих писательских потуг, вынесла произведение на суд не читателя, но слушателя.

– Я назвала рассказ «Адаптивность ».

– Как? – удивилась моя подруга.

– В психологии есть такое понятие «адаптивность» – способность примениться к любой ситуации. Вот, – я начала свое первое авторское чтение.

«Господи, как же это неправильно, – думала Алла, подтянув сбившуюся простыню, стараясь прикрыть белесые полоски внизу живота и поперек груди – те части ее тела, которые еще несколько дней назад были прикрыты купальником бикини, а теперь светились голубизной на фоне бронзового загара в лучах предвечернего солнца. – Как же это неправильно. Ведь я целый месяц ждала этого дня. Дня, когда мы снова будем вместе, а теперь надо вставать и уходить…»

Она с грустью посмотрела на тело мужчины рядом с ней. Оно еще было одинаково бело, только руки ниже локтей потемнели и то – левая больше, чем правая, так как все лето он только и видел солнце, пока ехал в машине на работу – в отпуске еще не был.

«Это все неправильно! И то, что мы отдыхаем поврозь, и то, что приходится скрываться – вот так по-воровски ухватывать часок-другой среди дня, и то, что сейчас вместо того чтобы уснуть и проснуться вместе, надо одеваться и ехать домой. Гадко… Надоело… Устала так жить!»

Кирилл, задремав после любовного извержения, как будто почувствовал ее тревогу и проснулся. Привычным жестом нашарил рядом тело любимой, обнял. Ладонь уперлась в хлопок простыни. Он откинул прохладную ткань, нащупал такую знакомую, упругую и наливающуюся в ответ на его прикосновения грудь. Он потер между пальцами ее сосок, и тот моментально затвердел и увеличился в размере. Он приподнялся на локте, готовый прильнуть губами к волшебному отростку, но Алла заерзала, повернулась на бок лицом к любовнику, отвела его руку.

– Господи, как же это неправильно, Кирилл, не могу я больше так… Я же себе клятву дала, что после отпуска с мужем и детьми прекращу наши с тобой отношения, и вот… Опять мы вместе.

– Да, Алуша, я тоже очень по тебе скучал, не мог дождаться…

Их связь продолжается уже почти восемь лет. Аллин младший сын был случайно зачат от мужа в те три месяца, когда Кирилл был в командировке во Владивостоке – ставил там какой-то судоремонтный комплекс. Она твердо решила, что родив, прекратит этот роман, но после родов прошло шесть лет, и Максик уже пошел в школу, а встречи с Кириллом все так же полны яростного вожделения. Возможно, если бы это была просто страсть, она бы давно утихла, но было в их отношениях что-то большее, чем физиология любви. Была она сама, собственной персоной – Любовь – присутствовала во всем, что они делали. Им вдвоем весело и интересно. Им всегда есть, о чем говорить. Они умеют друг друга слушать. У них совпадают вкусы в еде, в музыке, в кино. Даже на политику у них взгляды совпадают. За восемь лет с небольшим интервалом (пока она носила, рожала и кормила сынишку) они практически наладили свой мир – параллельный первому, законному.

Оба были женаты. В каждой семье по двое детей. В каждой налаженный быт: квартира, машина, у Кирилла еще и дачка небольшая была в поселке «Снегири» под Истрой. Двенадцать соток – шесть от родителей достались, а шесть прикупил у соседа, и вместо старой садово-товарищеской развалюхи-сарайчика, типа домика дядюшки Тыквы, уже сам поставил двухэтажный дом из сборного бруса. Крепенький такой домик получился. Желтый, под красной металлочерепичной крышей – на грибок-боровичок похожий.

Алла там бывала за все годы их с Кириллом отношений пару раз, не больше. Приезжала с ним, когда Нелька – жена Кирилла уезжала с детьми к своим в Полтаву. Дача месяц пустовала, а поливать надо было. Вот Кирилл и мотался. Поездка становилась поводом побыть с любимым, но ездила туда Алла без охоты. Там, на даче, все было устроено его женой. Это был ее мир: ее кастрюли, ее скатерти и покрывала на кроватях. И Алла там чувствовала себя чужой.

А это неправильно. Они с Кириллом не были чужими. Наоборот – роднее человека у нее не было. Потому и возник второй мир: их съемная квартира, где висели ее, Аллины, занавески; куда она тщательно подбирала и привозила из отпусков то ручной росписи салатницу из Испании, то белорусскую льняную скатерть с салфетками. Хозяйство собиралось тщательно, долго, годами, и все ждало момента, когда нарыв прорвет. Когда боль и гной двойной жизни уйдут, излечатся и можно будет без вранья и придуманных предлогов жить вместе с любимым мужчиной. В открытую.

– Кирилл, ты меня слышишь? Я с тобой разговариваю… Между прочим…

– И я между прочим… Ну, пожалуйста, ну раздвинь ножки, я так давно между ними не был…

– Пошляк. Прекрати гусарничать. Прекрати сейчас же. Мне ехать пора. Няня уже Макса из школы привела, и ей в пять уходить – своих дома встречать, а меня нету. Все же завязано одно на другом… Почему я и зову тебя, не могу дозваться: надо что-то решать. Или мы вместе или расстаемся. Так больше продолжаться не может.