Владимир Степанов - Прачка

Шуйский грустно усмехнулся, ему этот разговор, а скорее наставление, запомнилось на всю жизнь. Он вспомнил, как они остановились, она, дымя сигаретой, взяла его ручонку в свою руку, и они зашагали дальше. А он задавал всё новые вопросы, и как играются смешные роли? Они ему больше нравились, также, как и бабушке.

«В трагедии, внучек, зритель должен плакать. Нет…, не так сказала! Зритель обязан плакать, потому, что ты на сцене плачешь! И совершенно всё наоборот, в комедии! Может это и жестоко, но мы, актёры, все жаждем славы и утешаем своё самолюбие тем, что чем меньше зрителя остаётся в зале, тем большего совершенства ты достиг в игре! Я имею ввиду милок, в комедийной игре.

В комедии, золотце моё, своею игрой, ты обязан заставить зрителя сперва засмеяться. Это во-первых! Во-вторых, смех его постепенно должен переходить в истеричный, неконтролируемый, взрывной. Ну, а в-третьих, так сказать, дальше-то куда, когда уже и не куда, да и выше-то, не куда! Это, так сказать, вершина всего, пик, высшая точка кульминации, апогэй всему, понимаешь ли! Это, Аркадьюшка, естественное доведение зрителя до полного конфуза!» – Шуйский невесело усмехнулся, вспомнил, как он спросил бабушку, что за слово такое – конфуз? Бабушка, как могла, стала объяснять в деталях.

«Конфуз, деточка, это доведение человека до открытого стыда! Как ни печально, но нам, артистам, приходится это делать. Конечно, всё зависит от роли и манеры её исполнения, так сказать от таланта актёра» – Аркадий Петрович хорошо помнил, как тогда он перебил бабушку и спросил её, как выглядит стыд? И бабушка начала объяснять…! По её глубокому убеждению, как она говорила тогда, будущий артист обязан знать и читать не только эмоции, выражающие на открытых лицах зрителя оценку игры актёра, но и последствия этой игры. Эмоции, которые довели зрителя до полного конфуза, спровоцированные игрой актёра, в корне отличаются от эмоций нескрываемого восторга! И в этой ситуации, артист должен быть крайне осторожен – зритель бывает разный!

«Деточка! Стыд, как бы тебе мой маленький объяснить попроще…, вот вырастешь, сам потом осознаешь его! Но я глубоко убеждена, и я бы не советовала ходить на спектакли людям, со слабым здоровьем ну, например, страдающих недержанием, или скажем – кого и прорвать может, Боже упаси…! Всё опять-таки зависит от мастерства актёра. У меня бывало до окончания комедийной пьесы, ни одного зрителя не оставалось в зале! Я, помню тогда внесла предложение новаторское, чтобы театр был обеспечен достаточным количеством туалетов. Неприлично, когда почтенная публика выходит из зала в фойе в мокрых брюках, а дамы будто в лужах посидели, да ещё очередь в туалет, словно в мавзолей Ильича, да простят меня Господь и власть Советов!

Вот так-то, мальчик мой! Пока жива, и ещё на сцене, обучу всему, что полагается настоящему артисту высокого полёта. Меня сам великий Станиславский знал, звал с собою, в столицу! Но я верна только своему театру и родной Одессе! Мы ещё с тобой покорим и столичные сцены, и много ещё каких, мы ещё произведём фурор, страна наша большая, и она узнает о нас!»

– Эх, бабуля…! Если б ты видела, как я фурор за фурором произвожу. Сгорел твой артист, вместе с деревянным театром! Зритель меня суровый окружает, душою не трепетный, и дом мой не дом, а камера, правда тёплая, на это не жалуюсь. – Шуйский забросил последнюю, третью кучу белья заказчицы Семёновны, и предался анализу воспоминаний – достижению чрезвычайных успехов годовой давности в личной жизни и на сцене.

В начале января прошедшего года художественный руководитель театра при доме культуры, он же сценарист-постановщик, неутомимый Казбек Кердышвили, поставил впервые в своей творческой жизни спектакль собственного сочинения. С наступлением хрущёвской оттепели после строгого сталинского режима, во всех направлениях культуры и искусства, актёрская богема могла теперь развернуться, не столь широко конечно, и всё же!

Чрезвычайно резкий в движениях, в разговоре, в жестах, неустанный джигит Казбек Кердышвили – черноволосый грузин с русскими корнями, дал представление своего изобретения в один из воскресных дней в доме культуры. Зрителя на «сером» отшибе города, в большинстве, представлял рабочий класс. Несколько афишных тумб на районе заманивали народ наклеенными, свежими афишами с названием премьеры «Учи жену жить по уставу!». Народ шёл в кассу покупать билеты на вечернее представление. Название премьеры вызывало интерес даже тех, кто вообще не жаловал театр.

Раиса, жена Шуйского, села в кресло своего ряда в самый разгар представления. Она опоздала, задержавшись в костюмерной, выполняя срочный заказ.

Аркадий Петрович играл главную роль. Судя по возбуждённым лицам зрителей в зале, Кердык, так называли художественного руководителя в его отсутствии, замутил что-то невероятное! Зритель не скучал, на их лицах читалось переживание, волнение, сочувствие, у многих в глазах стояли слёзы.

Она впервые увидела мужа в военном мундире. Он играл офицера НКВД, в звании майора. Немудрёные декорации, создавали простенькую домашнюю обстановку на сцене. За чёрным окошком, периодически, цветными лентами проплывало северное сияние. Рая поняла, что действие происходит за полярным кругом.

Её Аркадий сидел на стуле, закинув ноги в надраенных, хромовых сапогах, на круглый стол. На белоснежной скатерти лежал кусок ржаного хлеба, а рядом голубая тарелка, из которой торчал надкусанный, сморщенный огурец и две картошки в кожуре. Правой рукой он держался за стакан, а опущенная левая крепко вцепилась в горло, почти осушенной до дна, бутылки.

Китель его был расстёгнут до последней пуговицы и белая, нательная рубаха вылезла из брюк-галифе. Она никогда не видела мужа в роли пьяного. Но сейчас, глядя на него из пятого ряда, ей казалось, что в стакане и в бутылке всё настоящее, а её Аркадий Петрович вдрызг пьян!

«Ну это уж слишком! Чёрные сапоги на белой скатерти, кто же его довёл до такого состояния? А зритель активный, переживает. Мужики, и те сморкаются!» – Раиса очень жалела, что не смогла прийти раньше, видимо события здесь, развивались жаркие.

Тем временем, майор НКВД начал произносить монолог мычащим, хриплым голосом, медленно растягивая слова, а затем резко и громко обрывал их, сопровождая прервавшийся монолог затяжной икотой и глубокими вздохами.

Раиса начала вникать в суть постановки Кердыка. За столом сидит пьяный чекист, усталый и злой, который пришёл с работы домой из лагерной зоны. Теперь он расслабляет, до предела натянутые нервные струны, сорокоградусной «огненной» водой, которую прихватил из магазина по пути домой.

Рая смотрела, как её Аркаша широко раскрыл рот с квадратными усиками под носом.