Владимир Степанов - Прачка

– А ты почему, как не свой стоишь, Аркадий Петрович, что, плохо без грима то? Может маску потерял, боишься звериное лицо показать народу? Сейчас я сама его покажу! Ты стой, стой, не трясись ногами, а то упадёшь с пьедестала! – и она положила букет на угол стола.

– Рая! Раечка…! Перестань! Прошу тебя, умоляю, не делай этого…! Не трожь простыню, я же совершенно гол…, – но было поздно! Рая распахнула простыню и увидела сдёрнутую маску зверя – семейные, синего цвета трусы с порванной резинкой, свисали до пяток, и только дрожащие, циркулем расставленные ноги, не давали им опуститься на мокрый стол. Рая совсем не удивилась и запахнула логово простынёй, повернувшись к Соболевской.

– А где же зверь, Люська? Ни оскала, ни клыков, даже шерсть дыбом не стоит! Мамонтёнок с хоботком, да и тот затаился, может спит…? Тут меня не страх, жалость меня пробивает. Иди сюда, не трону, смотреть будем! Неужели я не права, Люська?

Диадема на голове Шуйского сползла на правый глаз. Обе руки, сложенные крестом, держали простыню сжатыми кулаками, и пот стекал по всему голому телу. Удерживаться на краях скользкого стола не оставалось сил.

– Раечка, нет мочи стоять дальше! Дай же руку мне, я слезу со стола, не позорь меня, не гневи бога, я сейчас упаду, это же конец мо…

– Да…! Это конец твой, Аркадий Петрович! И падать ты сейчас тоже будешь, вот только шторы раскрою, зверя разбужу! Я ему в хобот сейчас! Птьфу-у-у…! – послышался плевок, она тут же схватила розы и дважды ткнула ими туда, куда послала плевок.

Шуйский с воплем валился со стола, а Раиса, тут же повернувшись к притихшей толпе, запустила колючим букетом расставания прямо в голову остолбеневшей Люськи Соболевской.

Рая горько взорвётся рыданиями только за дверями буфета! Будь сейчас наедине со своим Аркашей, она, скорей всего, вытаскивала бы плачущего Шуйского из-под стола. Но при всём актёрском сборе в буфете, сделать этого, она никак не могла. Не оборачиваясь, она уверенно шла к выходу, держа в опущенной руке пуховый платок.

Непрерывное гоготание в наступившей тишине разносилось в маленьком буфете. Это гоготал Черепков, единственный актёр, не принявший участие в развернувшейся семейной драме.

Черепков ликовал! Он откровенно завидовал Шуйскому, его лёгкости исполнения ролей, его авторитету и простоте общения в коллективе. Черепков удерживался на сцене лишь потому, что умело и хитро избегал поводов для увольнения, зная, что актёры и сам худрук его далеко не жаловали за его непредсказуемый характер.

Рая остановилась за спиной гогочущего гусем Черепкова. Ненавистный, жирный затылок, лежал на спинке стула, а вытянутые под столом ноги стучали по полу, как у капризного дитя, доведённого до истеричного плача.

Переложив платок в левую руку, Рая нанесла по круглой, сверкающей лысине удар ладонью такой силы, что брызги пота полетели через стол. Оглушённый затрещиной, Черепков замер, как парализованный.

– Теперь слушай, лысый, жирный бурдюк! Ты бездарь…! Прав был Аркаша, тебе только череп бедного Йорика в Гамлете играть. Выше прыгнуть, даже до колена Шуйского, ты никогда не сможешь! Бездарь! – и после этих, громко произнесённых слов, она двинула ногой по ножке стула.

Два актёра лежали под столами: ведущий актёр театра Шуйский под дальним, а актёр средней руки Аристарх Абрамович Черепков лежал на спине, с открытым в изумлении ртом, под первым столом, совершенно не осознавая, что сейчас произошло. Вскоре послышался громкий стук двери – Раиса покинула «сцену» буфета. Представление закончено, зритель стал покидать буфет!

Ужасно хотелось ещё выпить! Душевное состояние, как столбик ртути в термометре, опускалось вниз. Аркадия Петровича бил озноб.

«Нет…, ни в какой магазин! Сегодня же отстираться, высушить и доставить заказ трезвым. Вот так!». Шуйский вытащил из пачки сигарету, прикурил и тут же раскашлялся. Переход с табака кубинской сигары на нашу «Приму» действовал удушающе!

– Как же я не сумел предугадать, что смогу опуститься до столь унизительного положения – мужицкие кальсоны и чёрные портянки стирать. Бабушка, если смотришь на меня, то не смотри пожалуйста, внучок твой прачкой сделался! Горестно и стыдно мне за себя, заигрался я, бабуля! Удивительно тонко подмечено человеком, что в жизни после белой полосы, обязательно наступает чёрная! И сколько же тебе ходить ещё по ней? Неужели эта белая, безмятежная полоса моей жизни в целых шесть лет, столь же долго протянется чёрною, как пешеходная зебра, на ней полосы одинаковы? – Шуйский даже всхлипнул, глядя на работающую немецкую трудягу – он сейчас разговаривал с машиной.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.