Эльвира Абдулова - Родные узы

– Хорошо еще, что не устанавливают разные цены за чашку чая. Помнишь, как в Италии? Одна и та же чашка кофе стоила дешевле всего у стойки; в зале и уж тем более на улице, где добавлялась возможность любоваться старинными улочками средневековых городов, цена была много выше, – подметил муж.

В двух шагах от площади виднелась гостиница – очевидно, лучшая в городе. Скорее всего, самый скромный номер тоже стоил там весьма недешево. Оглянувшись, Эмма заметила, как удивительно гармонично вписались в пространство кондитерской два старинных деревянных буфета, увитых резными листьями; на полках вдоль стен, увешанных крошечными занавесками или салфетками, связанными крючком, стояла белая посуда советских времен и два пузатых самовара, добросовестно начищенных до блеска. Дождь уже почти не стучал о слегка прикрытые ставни, и, согревшись и выпив чай с яблочным пирогом, они решили двинуться в путь.

По красноречивому взгляду мужа Эмма поняла, что лимит его сговорчивости на сегодняшний день исчерпан. Он не хотел идти и осматривать исторический центр, и она уговорила его хотя бы нырнуть в глубокие сувенирные лавки, наполненные всякой ерундой. Входить в них после мокрых улиц было сплошным удовольствием, а разглядывать эту деревянную утварь, льняные скатерти, полотенца, мешочки с пряностями, травяным чаем, причудливые плетеные корзинки, разделочные доски с видами города, золотистый мед в нарядных баночках огромным наслаждением. Эмма, конечно, не удержалась и купила две баночки меда, льняные салфетки и скатерть, вышитые мережкой, и успокоила себя тем, что воздержалась от ненужных покупок в виде бесполезных магнитиков, открывалок, деревянных заколок и гребешков.

Вечер они провели вдвоем. Эмма натерла ноги, хотя всегда брала с собой в путешествие только проверенную обувь. На этот раз добрые друзья ее подвели. Лоферы вдруг взбунтовались, обиделись и жестко отомстили. Обижаться им было на что: у них хромала репутация, и их наградили обидным прозвищем. При ходьбе они время от времени издавали странные звуки, причем в самое неподходящее время, но их цвет, изжелта-зеленый, удивительно подходящий к любой одежде хозяйки, удобная колодка, устойчивый каблук спасали положение. После ужина, похрамывая, Эмма постепенно вернулась в каюту, к радости или огорчению мужа. Он мстительно расспросил ее про планы на вечер и, увидев ее мозоли и жалкое личико, смилостивился и замолчал. Около десяти он сходил подышать воздухом на палубу и, вернувшись, рассказал:

– Подруга твоя сидит и рисует как безумная. Отбрасывает листки в сторону, что-то бормочет, бешеные глаза ничего вокруг не видят, хотя носятся по палубе как небесные вихри. Вдохновенная сосредоточенность! Не удивлюсь, если она мысленно уже развешивает свои рисунки на выставке, хотя я лично не понимаю, какая разница, в каком порядке они висят. Твоя Ирина – типичный представитель художественной среды, одета, как всегда, с явно продуманной небрежностью, будто схватила первое попавшееся под руку.

– Ты это замечаешь?!? – изумилась Эмма, уверенная, что подобные мелочи его не интересуют.

– Что ж, я, по-твоему, – дурак? Сидит, замотавшись в какую-то хламиду! Все они выглядят одинаково, эти твои новомодные режиссеры, успешные актеры и актрисы, не желающие признавать, что пересекли сорокалетний рубеж. Шапочки-буратинки, растянутые джемперы, жакеты, как вязала моя мама, рваные джинсы, нарочито небрежно одетые майки. А все стоит ужас как дорого, хотя тетя Маша вот из такого городка, где мы с тобой сегодня были, свяжет и сделает все в лучшем виде и за пять копеек, но они же к ней не пойдут! Не стильно это, да и коллеги засмеют.

– Не могу я тебя слушать! Что за предвзятое отношение? И почему это они «мои»? – Эмма, морщась от боли, разглядывала свои многострадальные пятки. Как же реанимировать их до утра?

– Да потому, что тебя к ним влечет, тянет как на аркане. Разве я не вижу? Эх, мамочка, что-то там в небесной канцелярии попутали и ошиблись с твоим предназначением. Цифры – не единственное, что тебя интересует! Это точно!

– И ты туда же! Ирина меня недавно спрашивала, не пишу ли я, не рисовала ли в детстве, – удивилась Эмма.

– Вот видишь! Не совсем уж она безумная, эта твоя художница, кое-что все же вокруг себя замечает!.. Ладно, давай спать. И завтра на меня не рассчитывай. Я – пас! Да и тебе по-хорошему лучше воздержаться от экскурсий.

– Нет-нет, – поспешно ответила Эмма, – я умру от целого дня на теплоходе. Возьму лучше старые растоптанные кроссовки, залеплю ноги пластырем и пойду.

– Я и не сомневался! Имей в виду: я тебя предупредил!..

Все обстоятельства следующего дня способствовали продолжению их разговора. Эммин супруг сдержал свое обещание и остался в каюте один на один с телевизором и Иван-чаем. До меда он не дотрагивался, любил его есть только на завтрак вместе со свежим хлебом и сливочным маслом. Он проводил Эмму до трапа, снабдив пластырем, бутылкой минеральной воды, проверив наличие телефона и взяв с нее обещание не совершать сегодня подвигов. «И как тебя только ноги носят?» – сказал он на прощание. «Очень даже хорошо носят!» – прихрамывая, ответила Эмма, возложив всю надежду на проверенную временем обувь и помощь святых, покровительствующих путешественникам.

А потом она увидела эту картинку, как в самом настоящем кино. У автобуса уже стояла Ирина в длинной белой рубашке и светлых брюках, на голове причудливо-виртуозным образом был завязан платок, в руке она держала одну из своих многочисленных холщовых сумок, на этот раз с портретом Ван Гога. Солнце прорывалось сквозь тучи и обещало хороший теплый день после вчерашнего потопа. Ирина приветливо махала ей рукой, а Полина, молчаливая и закрытая девица, очень похожая на мать, стояла неподалеку с незнакомой девочкой. Ясно было, что вчера Эмма упустила что-то важное, девочки нашли друг друга и теперь собираются проводить время вместе.

Вчерашний вечер предполагаемо сложился прекрасно: Ирина наверняка хорошо поработала, а после таких дней ей хотелось наполняться, делиться, выливать струями свой восторг на любого, находящегося поблизости собеседника. Эмма была обречена на долгий и доверительный разговор – это она поняла сразу, как только увидела размахивающую руками Ирину, ее сияющие глаза и блестящие вьющиеся волосы, пробивающиеся сквозь повязанный платок. Когда же работа не ладилась или она пребывала в состоянии покоя, готовясь к новому проекту, то ненавидела весь мир. Лучше было к ней не соваться ни с расспросами, ни с поддержкой. Она была убеждена, что больше никогда не напишет ничего стоящего. Ничего и никогда. Так говорила сама Ира.

Сегодня Ирину, конечно же, очень обрадовал тот факт, что ее приятельница вышла к автобусу одна, это значит, что можно было не дожидаться вечера, а начать свой разговор прямо здесь и сейчас. Несколько раздражал не умолкающий ни на минуту экскурсовод, но после посещения исторического центра у них осталось, как всегда, целых два часа на самостоятельное знакомство с городом. На это время и возлагала большие надежды опустошенная и восторженная художница.