Карина Василь - Различные миры моей души. Том 3. Сборник повестей

Когда мы пришли, Силва, по счастью, уже ушёл. В ином случае комедия грозила затянуться. И превратиться в драму, трагедию или фарс с водевилем вместе.

Увидев попа, этот граф расцвёл, как маков цвет. На его лице было такое блаженство, как будто он узрел райские врата. Он едва не бухнулся на колени, стремясь поцеловать ошеломлённому священнику руку. Однако, увидев рядом с ним меня, он переменился в лице. И прежде, чем он успел что-то сказать, я быстро произнесла вполголоса священнику:

– Срочно благословите меня.

– Зачем? – удивлённо спросил он.

– Прошу вас. Благословите меня. Срочно. Вы видите – пациент волнуется?

А молодой человек действительно стал натягивать на себя одеяло, что-то бормоча и крестясь.

Священник размашисто окрестил его, меня и, наверно, по инерции, себя, громко произнеся что-то на латыни. Молодой человек успокоился.

– Вы видите? – обратилась я к нему. – Я не дух, не призрак, не покойница, не ангел тьмы, не сатана. Я обычная женщина. Я могу даже прикоснуться к распятию и выпить святой воды.

Я подошла к кровати, над которой висело небольшое топорно сделанное распятие, и погладила агонизирующую фигурку.

– Не надо меня бояться.

– Я уже ничего не понимаю, – с трудом разобрала я. – Падре, я бы хотел исповедоваться, – обратился он к нахмурившемуся священнику. – Вы ведь не откажете?

Священник метнул на меня тяжёлый взгляд.

– Думаю, я могу выслушать вашу исповедь, сын мой, – со вздохом сказал он.

А затем они оба уставились на меня.

– Что ж, оставляю вас одних, – мило улыбаясь, ответила я, и вышла.

Однако мне было слишком любопытно, а заняться здесь всё равно нечем, поэтому я осталась подождать священника. Может, ему этот молодой человек расскажет правду.

Ждать пришлось долго. Я уже успела изучить все старые журналы на столах, пересчитать плитки пола и сделать мысленно рисунок из трещин на стенках. Я уже отличала в лицо всех медсестёр и санитаров, а с девушкой за стойкой, которая одной рукой печатала на клавиатуре компьютера, а в другой держала телефонную трубку, что-то щебеча в неё, я даже успела перекинуться парой слов.

Наконец священник вышел. Лицо его было озабоченным. Видимо, эта озабоченность и лишила его на время осторожности, поскольку на мой вопрос он серьёзно ответил:

– Или этот молодой человек гениальный актёр, или сумасшедший, возомнивший себя графом XVIII века.

– Он что-нибудь вам рассказал? – вкрадчиво спросила я.

Священник тут же остановился на полдороге и резко спросил:

– Вам до этого какое дело?

– Не очень по-христиански, вам не кажется? – обиженно спросила я. – Тем более, что меня ваш Силва тут держал сначала по подозрению в наезде на него, потом по подозрению в сговоре с ним. Я его знать не знаю, а вижу только здесь. До этого – ни разу. Вполне понятен мой интерес: из-за него я не могу уехать.

Взгляд священника смягчился, но остался суровым.

– Тайну исповеди я не могу нарушать…

– Я и не требую, – перебила его я.

– Но чувства этого юноши в смятении, – продолжил священник. – Он твёрдо уверен, что он граф Пиментели, что он участвовал в войне, что его ранили в сражении в XVIII веке. Он утверждает, что был при дворе Людовика XIV, виделся с мадам де Ментенон. Он говорит, что никак не может поверить, что сейчас он в другом времени, и во Франции нет короля. А когда я ему осторожно сказал, что ни во Франции, ни в Испании, ни в Португалии сейчас не известно имя графов Пиментели, он был поражён и возмущён. Пришлось напомнить ему, что он перескочил на триста лет. Когда он немного успокоился, я его начал осторожно просвещать по поводу реалий нашего времени. Его изумляло всё. Абсолютно всё. Если он актёр, то ему место в столице, в Голливуде.

– А сами вы что об этом думаете? – спросила я. Меня очень заинтриговало мнение человека непредвзятого.

– Господь, конечно, творит чудеса, – серьёзно сказал он. – Но я не думаю, что он будет переносить людей во времени. Однако, если бы я поверил в такую возможность, я бы без сомнений сказал, что этот молодой человек тот, за кого себя выдаёт. Я должен верить в провидение божие, но…

– Но вы человек своего рационального века, – докончила я.

Он мрачно посмотрел на меня.

– Я не знаю, что думать, – сказал он. – Возможно, это просто несчастный человек, глубоко поверивший в свою выдумку.

– Сумасшедший, – уточнила я.

– Душевнобольной, – ответил он.

И пока я раздумывала над его уклончивым ответом, он двинулся по коридору мимо меня. Я не стала его удерживать. Смысла к нему приставать с дальнейшими расспросами не было.

Очнувшись, я направилась к выходу. В дверях я столкнулась с пожилым сеньором, буквально сошедшим со знаменитого плаката Альберта Эйнштейна: буйная копна седых волос, огромная щётка пока ещё тёмных усов и рассеянный взгляд тёмных глаз. По его потёртому пиджаку были рассыпаны крошки табака, в руках он держал небольшую трубку. Пальцы, нервно сжимавшие её, были в пятнах мела, чернил и какой-то серой пыли. Я поднапрягла память и вспомнила, что старичок-врач говорил о своём друге, увлекавшемся историей. Видимо, это был он.

Чуть не сбив меня с ног, он начал многословно извиняться передо мной. Хотя, я видела, что его мысли витают где-то далеко. Исполнив дурацкий танец, пропуская друг друга, он, наконец, поднял на меня проницательные глаза. Видимо, такое упрямое препятствие, как я, всё же заставило его вернуться на грешную землю в нынешнее время от туда, где он был.

– Вы кто? – резко спросил он.

Я было хотела ответить какой-нибудь грубостью на его вопрос, но мне пришло в голову, что он ещё не до конца осознал, где он. Я неприязненно посмотрела на него и, едва сдерживаясь, ответила:

– Анн-Мари Лундквист, – и прикусила язык, чтобы не брякнуть какую-нибудь резкость.

Он внимательно посмотрел на меня и, опомнившись, стал снова извиняться.

– Простите мне стариковскую рассеянность, – говорил он. Его речь была быстрой, а акцент и вовсе сбивал с толку. Пытаясь понять его речь, я нахмурилась. Он спохватился и перешёл на английский. – Всю свою жизнь я ждал чего-то необычного. И, когда уже ждать перестал, оно само меня нашло. Чего удивляться, что я несколько выбит из колеи…

– Необычное? – переспросила я.

– Конечно! – Лицо «Эйнштейна» расцвело. – О, простите, я не представился – Джошуа Гойхбург, профессор истории в отставке. – Он хитровато улыбнулся. – В данный момент преподаю в местной школе.

– Если с моей стороны не покажется вам грубостью, скажите, что профессор делает в заштатном городишке в должности обычного учителя, когда мог бы преподавать на кафедре в каком-нибудь университете в столице? – как могла вежливо спросила я. Хотя, мне очень хотелось спросить прямо: какого чёрта? И что он делает в больнице у полоумного клоуна?