Вагиз Азатзаде - Семя Пунии. Ад-Дахиль. Роман. Книга первая

Однажды вечером мальчик как обычно пришел в повозку купца и попросил помочь ему разобраться с трактатом, который дал ему учитель. Он достал свиток и прочитал вслух:

– «Человек с высшим Дэ не стремится делать добрые дела, поэтому он добродетелен; человек с низшим Дэ не оставляет намерения совершать добрые дела, поэтому он не добродетелен; человек с высшим Дэ бездеятелен и осуществляет недеяние; человек с низшим Дэ деятелен, и его действия нарочиты». – Он закончил читать и спросил: – Так, значит, надо сидеть и ничего не делать?

– А что сказал тебе по этому поводу наставник Ли?

– Он говорил, что Дао наполняет собою всё и является самой гармонией.

– Так-так! А Дэ?

– Это мои качества, таланты.

– Что же тебе непонятно? По-моему, всё очень просто, – и купец рассмеялся.

Это обидело мальчика.

– Ну не сердись, не сердись на меня! Тысячи людей заучивают этот трактат, не понимая его смысла, и поэтому дают такие сложные объяснения. В конце концов желающий их понять также отчаивается в этом разобраться, надевает маску мудрости и тоже начинает морочить голову другим. А спроси у любого крестьянина или рыбака, и он тебе скажет, что, имея в себе, как у тебя написано, высшее Дэ, ты не будешь деятелен именно от себя, от эгоизма, но будешь деятелен от Дао, то есть в гармонии с самим собой и по естественному призванию.

– Простите… Мне все равно непонятно.

– Можешь не извиняться. Вот представь: твоя мама идет с рынка с тяжелым грузом. Что ты сделаешь?

– Конечно, помогу ей.

Ерванд удивленно посмотрел на мальчика, будто впервые в жизни увидел сына, готового помочь матери.

– Ну, а как же еще? – в свою очередь удивился Гейзерих. – Разве я мог бы не помочь своей маме?

– Конечно-конечно. Значит, это естественный для тебя поступок?

– Ну да.

– Так вот. Если ты в гармонии с собой и миром вокруг, то ты даже не заметишь своего поступка, ведь ты не замечаешь, как дышишь.

Глаза мальчика просияли. Кажется, он понял.

– Значит, когда ты заставляешь себя сделать доброе дело, а не делаешь его потому, что это для тебя естественно, то твое доброе дело выйдет боком, как говорится.

– Я понял, я понял! – обрадовался мальчик.

– Если ты понял, то попробуй привести пример.

– Например, птица заботится о своем птенце. Возможно, когда тот вырастет, то они даже не узнают друг друга, но она заботится о нем потому, что иначе жить не умеет, она такова от природы. Точно так же пчелы собирают нектар, чтоб получить мед, растения цветут, зреют плоды на деревьях…

– Верно! Вот потому-то жители Чина посвящают столько времени созерцанию красоты. Был у них учитель Конфуций, тебе еще предстоит познакомиться с ним. Они называют его богом, но он им никогда не был, хотя учение его, конечно, бессмертно. Так вот он учил, что у всего в мире есть свое место, поэтому люди счастливы тогда, когда пребывают в гармонии друг с другом и с самими собой.

– Это мне не совсем понятно, – заметил мальчик. – Я и так с самим собой в гармонии.

– Хорошо если так, но неужели не было ничего в твоей жизни, о чем бы ты не пожалел впоследствии?

Мальчик вспомнил про свою молитву во дворе, о которой он уже рассказывал Ерванду.

– Да, было, и не раз, – сознался он.

– А быть в гармонии с самим собой можно только тогда, когда ты не делаешь ничего такого, о чем бы потом сожалел. В общем, Конфуций проповедовал то же, что и Христос: люби своего ближнего и не делай другим того, чего не хотел бы для себя.

– Я согласен с этим, – сказал мальчик.

– Вот и хорошо. Ну, хватит на сегодня, мы и так с тобой заболтались. Приготовь-ка мне чай, а то у меня еще много дел в городе. Скоро наш караван двинется в столицу.

Мальчик умело провел чайную церемонию. Для жителей Чина она была настолько важным обрядом перед каким-либо делом, что порою затмевала собой само дело.

На следующий день купец взял Гейзериха с собой в город. Караван располагался в гостином дворе, невдалеке от городских стен. Было приказано одеть мальчика подобающим образом. Хуфа – так называлась одежда, которую тут носили чужестранцы. В ней же ходили и согдийцы, которых немало оказалось в городе. Вообще жизнь в Дуньхуане разительно отличалась от той, что была в халифате. Первое, что бросалось в глаза, – множество женщин, одетых в яркие наряды и свободно гулявших по улицам. Да и вели они себя свободно, на равных с мужчинами.

– Ты знаешь, сынок, у них женщины учатся в школах и даже занимают государственные должности. Я слышал, что и в академии Ханьлинь есть несколько женщин.

– А что такое академия Ханьлинь?

– О, это величайшее изобретение императора Сюань-цзуна. Он решил раздавать государственные должности не по родовому принципу, а по образовательному. Каждый, кто хочет служить империи, должен пройти специальное обучение. И он получит право занять государственную должность, только после того как подтвердит свои знания о государственном устройстве.

– Это мудро, – согласился мальчик.

– Со временем ты поймешь, какое значение для общества имеет просвещение. О, если бы императоры у нас в Византии заботились о нем, скольких бед можно было бы избежать. А здешний император приказал объединить учащихся в группы. Когда они закончат учебу и разъедутся по провинциям, каждый будет знать, как работает его товарищ в соседней провинции, и это поможет им решать общие задачи. Строить дороги, каналы, гостиные дворы, создавать запасы ресурсов. Сейчас работа государства так хорошо налажена, что уже пять лет никто из подданных не платит налогов. Ты заметил, какими счастливыми выглядят прохожие на улицах? А в городах халифата полно нищих, увечных, больных. Причем мы сейчас находимся в провинции, и не самой богатой.

Улицы были полны самым разнообразным людом: пышные красавицы, воины в доспехах, чиновники в халатах с широкими рукавами и высоким воротником и особых головных уборах, разносчики товаров, монахи с толстыми бусами на шее. На каждом шагу встречались чайные. Императорский указ об обязательном чайном ритуале вытеснил алкоголь. Питейные заведения повсюду либо закрывались, либо переделывались в чайные. Их могли посещать и женщины наравне с мужчинами. Для жителя халифата такое зрелище было весьма необычным, особенно когда рядом с местными женщинами спокойно сидели арабы, и никто из них не чурался женского общества. А ведь среди них наверное были и те, кто на родине бросил бы камень в женщину, которая осмелилась выйти на улицу одна, да еще без покрова на лице. Император покровительствовал всем религиям и культурам, представители народов со всех концов света мирно жили под его опекой, и никто ни с кем не враждовал.