Татьяна Мирон - Я уцелела. Том 1

– Более или менее.

– Мы даём Вам шанс исправиться. Идите на завод. Проявите себя на тяжёлой физической работе. Станьте рабкором. Отражайте в своих корреспонденциях подлинную жизнь.

Тут я не выдержал.

– Да за подлинную жизнь, – говорю, – Вы меня без суда и расследования расстреляете. Участники заседания негодующе переглянулись. Я был уволен по собственному желанию. После этого я не служил. Редактировал какие-то генеральские мемуары, халтурил на радио. Написал брошюру «коммунисты покорили тундру», но даже и тут совершил грубо политическую ошибку. Речь в брошюре шла о строительстве Мончегорска. События происходили в начале тридцатых годов. Среди ответственных работников было много евреев. Припоминаю, каких-то Шликуса, Фельдмана, Рапопорта. В горкоме закопошились и сказали:

– Что за сионистская прокламация? Что это за мифические евреи в тундре? Немедленно уничтожить весь тираж».

«Входи полночный гость!

Чулан к твоим услугам.

Кофейник на плите.

В шкафу голландский сыр.

Ты братом станешь мне,

Галине станешь другом.

Люби её как мать,

Люби её как сын.

Пускай кругом бардак… —

Есть худшие напасти!

Пусть дует из окна.

Пусть грязен наш сортир…

Зато… – и это факт —

Тут нет советской власти.

Свобода – мой девиз.

Мой фетиш, мой кумир».

«Настал звёздный час для крупного рогатого скота. Участники съезда ветеранов приступили к работе. Пахнущие молоком и навозом ораторы сменяют друг друга».

«– Денег почти нет.

– А у меня почти есть».

«Не обижайся, ты распространяешь вокруг себя ужасное беспокойство. Рядом с тобой заражаешься всевозможными комплексами».

«Голоса у тебя нет. И, души вроде бы тоже нет. Учитель скорбно приподнимал брови и заканчивал: – Чем ты поёшь, Головкер?»

«Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а понаблюдай сам и вникай».

«Её белую девственную поверхность художник должен заполнить чёрными знаками жизни. И ответственность за качество этой новой жизни, за новую сотворённую реальность несёт единственное существо в мире – её автор».

«Чаще всего «правила игры» принимаются охотнее, чем «правила жизни».

«Я был уже сложившимся человеком, наделённым всякого рода тяжёлыми комплексами».

«Не важно, что происходит кругом. Важно, как мы себя при этом чувствуем, поскольку любой из нас есть то, чем себя ощущает».

«Я чувствовал себя лучше, нежели можно было предполагать. У меня началось раздвоение личности. Жизнь превратилась в сюжет».

«Мы жаждем совершенства, а вокруг торжествует пошлость».

«Я не обижаюсь. Ведь прописные истины сейчас необычайно дефицитны».

«Путь добродетели лежит через уродство».

«Человек – человеку… Как бы это, получше выразиться – табула раса. Иначе говоря – всё что угодно. В зависимости от стечения обстоятельств. Человек способен на всё – дурное и хорошее. И мне грустно, что это так».

«Еврей – крестьянин… Сочетание, надо отметить довольно редкое».

«Жизнь пройдена до середины,

А я всё думаю, что горы сверну,

Поля засею, орошу долины,

А жизнь уже давно за половину».

«Молчание – огромная сила. Надо её запретить как бактериологическое оружие».

«Женщины не любят тех, кто просит. Унижают тех, кто спрашивает. Следовательно – не проси и по возможности не спрашивай. Бери, что можешь сам, а если нет, то притворяйся равнодушным».

«Всё. Что просто и естественно – не для меня».

«В борьбе с абсурдом так и надо действовать. Реакция должна быть столь же абсурдна. А в идеале – тихое помешательство».

«Завистники считают, что женщин привлекают в богачах их деньги или то, что можно на эти деньги приобрести. Раньше и я так и думал, но затем убедился, что это ложь. Не деньги привлекают женщин, не автомобили и драгоценности, не рестораны и дорогая одежда. Не могущество, богатство и элегантность. А то, что сделало человека могущественным и элегантным. Сила, которой наделены они и полностью лишены другие».

«Шпаргалки – феномен виртуозной утончённости и кропотливого труда».

«Я притворялся сдержанным. Хотя догадывался, что утаить любовь ещё труднее, чем симулировать её».

«Быть может, прежде губ, родился шёпот,

И в бездревесности кружилися листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты»…

«Бог дал мне то. О чём я его просил. Он сделал меня рядовым лифтёром, вернее – журналистом. Когда же мне удалось им стать, то выяснилось, что я претендую на большее. Но было поздно. Претензий, следовательно, быть не может. Кстати, поэтому – то я и не художник. Ведь когда ты испытываешь смутные ощущения, писать рановато. А когда ты всё понял, единственно что остаётся, – молчать».

«Меняются только актёры, когда выходят на сцену. Да и то не все, а самые лучшие».

«В нашем городе и так сумасшедших хватает».

Мне по-своему нравится этот печальный и смешливый человек. Нравится больше всего за то, что у него есть душа… Для меня это самое важное. Я могу ещё многое цитировать и про еврея с чёрной записной книжечкой, про несуразный жёлтый чемодан, про холодильник, иностранку, зону, заповедник… У этого человека была цель, но об этом далее в повествовании… Я прочитала всего Сергея Донатовича Довлатова. До сих пор, купленные мною его книги стоят на полке вместе с Карлосом Кастанедой на важном для меня месте. Я даже маме своей давала их читать, но она оплевалась, так и не дочитав даже одну из них. Такая же реакция у неё была на Виктора Пелевина. Взяв одну, к другой она уже не притронулась. Её я тоже не собираюсь осуждать, впрочем, как и всех остальных людей, встретившихся мне на моём Пути. Я тоже по началу не ощутила того восторга, с которым Дима агитировал меня, со слюной на подбородке, обязательно прочесть Довлатова. Я ничего не имею против любого другого автора и в данный момент Довлатова. Возможно, не то время и не в том месте нам навязывают какие-то произведения. Чуть позже, расставшись с Димой я заново прочла Довлатова и выписала сюда своё любимое из его книг. Наверно, мне захотелось, что бы всё, что я люблю нашло место здесь, в моих дневниках памяти, где собрано всё в одном месте. Да не осерчает на меня за данную себе вольность, знаменитый писатель. Жизненно… Да… Не всё, но очень понравилось. Понравилось даже тем, что в некоторых цитатах я увидела Диму. Может не то слово я подобрала, нет, не понравилось. Скорей я поняла, почему этот писатель приводил его в восторг. Он на себя взял пофигистическое отношение к жизни, а не жизненные ценности, которые в цене во все времена. И к тому же он не стал похож на Довлатова и никогда не станет им, как бы он не старался его копировать и подражать. Я взяла лишь добрые ценности к жизни. Поэтому я здесь кое-что и выписала специально для тех, кто не читал Довлатова, что бы вы сами увидели, какая здесь идёт параллель подтыренного Димой. И, возможно, сами прочли этого писателя, и поняли о чём я говорю. Он читается очень легко.