Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

В этот же день, пройдя по дальней от Актового зала лестнице, Батурин всё же осмелился повернуть к нему, сверкающему взорванными кострами ослепительных люстр. Там снующие туда-сюда студенты усаживались в удобные, обитые золотистым бархатом кресла.

Олег удивлялся взбесившемуся сердцу, стучащему в грудь изнурти мощными, когтистыми лапами взбудораженного зверя. И если предзальный хаос постепенно переходил в порядок, то в Олеге, наоборот, усиливалось только первое.

Перед распахнутыми резными дверями зала на инкрустированном ценными породами дерева паркете веером разбегались столики с табличками названий университетов и институтов: МГУ им. М.В.Ломоносова, УДН им. П. Лумумбы, МАИ, МЭИ, МИИТ, МХТИ им. Д. И. Менделеева… Подходивших к столикам студентов магическими взглядами пожирали виртуозно откосметизированные глаза супергёрл – девушек, членов регистрационной комиссии.

– Счастливчики! – сквозь зубы процедил Олег, проходя мимо достойно склонявшихся к ослепительным красавицам всё прибывавших и прибывавших делегатов съезда.

«Да здесь не только сборище бойцов ССО МГУ», – ещё больше раздражаясь, говорил сам себе Олег, продолжая внимательно рассматривать таблички на столах и занятные эмблемы на рукавах бывалых бойцов: «МВТУ им. Баумана», «МЭИ», «МИСИ». Броские, экзотические рисунки, загадочные и молчаливые как древние письмена – свидетели минувших походов – надписи на спинах стройотрядовских костюмов бойцов: «Харабали», «Ахтуба», «Эврика», «Кентавр», «Квазар», – пёстрым калейдоскопом грудились, слипались, а затем вновь рассыпались мозаикой в огромном пенале Актового зала. Глаза Батурина метались, как сорванные ветром листья, не находя ни одного уголка, где им можно было бы остановиться. Освещённое светом люстр и внутренним волнением лицо юноши не скрывало осознаваемого им самим чувства воришки, попавшего на чужое торжество. Страх быть пойманным и выпровоженным боролся в нём с желанием увидеть, узнать, и, может быть, найти здесь что-то и для себя. Об этом говорили его по – детски прикушенные губы, нервно дёргавшиеся подвижным левым уголком. Смещаясь вверх и влево, они словно пытались удержать не слово – крик, готовый вырваться наружу и выдать Олега с головой. И сколько ж было силы и боли в этом глухом невырвавшемся наружу крике!

«Бойцы, я хочу с вами! Я хочу в отряд! Я такой же, как вы!»

За огромными дверями зала на столах у белых мраморных перил лежал «Студенческий меридиан», – кипы праздничного выпуска газеты ЦК ВЛКСМ. В самом Актовом зале они были заботливо развешаны по спинкам кресел, словно показывая каждому бойцу, что именно там, где он сидит, проходит этот самый – студенческий меридиан.

Зал жужжал таинственно и отчуждённо. Многие, вцепившись, как казалось Олегу, зелёными жуками в золотые бутоны кресел на мгновение умолкали, впитывая сладостный нектар газеты, а потом снова начинали жужжать с соседями под музыку, вливавшую в их разговор счастливое оживление.

Батурин стоял у гладко отполированных беломраморных перил, за которыми размещался пульт управления микрофонами и магнитофонами. В амфитеатре перекатывались, исчезали друг за другом и вновь появлялись, выстраиваясь в сплошные, стройные ряды русые, чёрные, белые головы студентов, становившиеся подобием нераспустившихся бутонов цветов на серо-зелёном ковре отрядных курток. Всё это подвижное колыхание лиц, глаз, улыбок превращалось в негатив, становясь мозаикой панно сцены Актового зала. На нём тяжеловесно и гордо посверкивали полтора десятка кроваво-красных каменных знамён, пронзавших остриями каменных древков на золотом фоне аррьера сцены истекающий кровью света потолок. Мимо Олега всё проходили и проходили озабоченные, торжественно собранные участники конференции.

Олег поражался росту и таящейся под зелёной тканью силе одних, лукавой хитрости и всепониманию, затаившимся в смеющихся взглядах, других.

Несмотря на горькое чувство выброшенности из этого могучего потока уверенных в себе, в своём будущем молодых богатырей, в сердце Олега росло смутительное единенье с их мощными и твёрдыми шагами и превращалось в непонятную, но ощутимую силу причастности к бушевавшей вокруг студенческой стихии.

Вдруг Батурин услышал знакомый голос. Он обернулся и вздрогнул. Это был голос замсекретаря по военно-патриотической работе Вузкома комсомола МГУ Бронислава Розовского. С остатками огненно-рыжых волос голова, точнее лысина над огромным лбом, ныряла в могучих плечах окружавших его ребят. Они шли в зал. Бронислав Розовский разговаривал с идущими с ним членами Вузкомов. Его глухой картавящий голос едва долетал до слуха Олега. В какое – то короткое мгновение из-за раздвинувшихся плеч выскользнул напряжённый обрывок взгляда замсекретаря, в последней искорке которого мелькнуло удивление и приветствие Батурину.

«Он тоже здесь? Он тоже едет! А как же ему не ехать?! Ведь он в Вузкоме! – промелькнули один за другим в голове Олега вопросы и воклицания. Батурин встречался с ним на заседаниях отдела Вузкома на 10-ом этаже Главного здания МГУ и достаточно хорошо знал его. – Подойти к нему. Может быть, он поможет?»

Но группа вузкомовских работников уже прошла мимо. Вдруг один из них, ещё слушая что-то из распоряжений Розовского, отделился от випкомпании и направился в сторону Олега. «Наверное, ко мне… От Бронислава», – подумал он и приготовился к встрече и разговору так, что даже перестал чувствовать больно сжатые ещё неразношенными кроссовками ноги. Лицо шедшего было изрыто колючими оспинами, но Олегу оно в эту минуту казалось наполненным мужественной красотой и властным значеньем.

«Сейчас он скажет: «Вас зовёт к себе Бронислав. Он хочет поговорить…» – прогнозировал желаемую ситуацию юноша. Но подошедший распорядитель вдруг остановился рядом, отчуждённо и даже презрительно, как показалось в какое-то мгновение Олегу, посмотрел на него, а затем наклонился к лысому оператору радиопульта и сказал:

– Выключай! Сейчас начнём!

Горькое чувство уличённости в мальчишеской наивности, минуту назад ещё не ощущаемое, а теперь переросшее в жгучее сознание откровенного издевательства его самого над собой, вернуло Олега в действительность. Он вдруг увидел как стали глубже и уродливее ямки оспин на лице говорившего. Его отвисшая нижняя губа, влажная и дрожащая на чересчур наклонённой вбок голове, показалась Олегу высунутым языком, которым в детстве ребятишки дразнят друг друга. «Это мне за инфальтильность», – усмехнулся Олег и стал отстранённо наблюдать за происходящим.

Зал был уже полон. На сцену всходили члены президиума, торжественно рассаживаясь за накрытыми красным атласом столами.