Виктор Улин - Нет иного света

Но это не имеет никакого отношения к Литературному институту.

* * *

Равно как не имеет к нему отношения и моя имманентная привязанность к Жене Козловской – уфимской писательнице, прозаику и поэту.

С которой нас объединяет прежде всего общая любовь к птицам как сущности окружающего мира.

Правда, с Женечкой связан эпизод юмористический.

* * *

Жена моя, прозаик и поэт, находится в курсе всех литературных дел и контактов.

Она знает, что на сайте проза.ру я общаюсь и с землячкой Женей Козловской и с самарским прозаиком Женей Жироуховым, в миру квалифицированным адвокатом.

Когда я делал рестайлинг ХХХ-романа « Приемщица », то углублял образ одной из центральных героинь, лесбиянки Саши с печальным уголовным опытом и хотел прописать диалоги, не делая слишком грубых ошибок.

И, естественно, обратился к юристу Жироухову.

– Кто тебе там пишет так много? – спросила жена, видя, как внимательно я читаю комментарий.

– Женя помогает мне сделать юридически безупречными две главы в романе.

– А почему?

– Так она же в тюрьме сидела, – спокойно ответил я.

– А за что она сидела?

– Человека убила.

– Твоя Женя убила человека?! – изумилась жена.

«…Ну спасибо, Вить!» – с чувством написала мне Женечка Козловская после того, как я поведал ей эту историю в стиле чисто английской комедии.

«Да, Вить, запутаешься с этими Женями», – философски ответил Женя Жироухов. – « У меня вот жена – Женя…»

* * *

Знавал я трех Галин; всего трех.

Первая Галька была сокурсницей моей 1-й жены и отличалась тем, что при большой очереди в буфете (а из буфетов матмех факультета она всегда выбирала тот, где скапливалось больше всего народа) никогда не пыталась пристать к кому-то из знакомых.

А лишь просила взять ей чего-нибудь попить и поесть – тихо и ненавязчиво, не вклиниваясь в ряды и не вызывая бешенства.

Секрет ее скромности заключался в том, что ни за кофе, ни за пирожные, купленные добрыми друзьями, денег она никогда не отдавала. Все поедаемое Галькой за чужой счет стоило в общем копейки, да и на стипендию в те годы никто не жил. Но тем не менее перманентное нахлебничество без всяких на то оснований быстро надоедало и эта девушка постоянно искала новых приятелей. Платить за еду сама она не хотела принципиально.

Подружку будущей жены я раскусил достаточно быстро и перестал ее кормить, в буфете пропуская вперед себя (как полагается делать человеку с хорошими манерами). Она прекрасно понимала стиль своего поведения, моя разгадка ее хитростей была принята, и мы остались друзьями. Однажды я даже чинил ей (как всегда, бесплатно) оправу очков: в те годы оптика еще составляла проблемы.

Эта Галька была не более женственной, чем плюшевый мишка, и за женщину я ее никогда не принимал.

Вторая Галина возникла в постленинградские времена: она была моей партнершей в ансамбле бального танца одного из домов культуры Уфы, где я подвизался в конец 80-х годов; о ней я не помню вообще ничего.

Зато третью – Галю Ж. – я принимал за женщину… скажем так, слишком сильно.

Мы познакомились уже в начале нынешнего века.

Она была моложе меня на 22 (или даже 24) года, работала менеджером в филиале московской транспортной компании, которым я руководил, и всегда носила брюки, хотя обладала парой ног изумительной красоты.

Последняя Галя оказалась для моей жизни сакраментальной.

Встретившись с нею через 15 лет – посидев с нею двадцать минут в машине на передних сиденьях – я через час попал в ДТП, сделавшее меня инвалидом.

Впрочем, все то гораздо изящнее описано в уже упомянутой « Пчеле - плотнике ».

* * *

Были у меня Маргарита, Розалия, 3 Лилии (одна очень сильно нравилась мне в школе), Ландыш, Фиалида (с ударением на последнюю « А ») и Гульшат (что означает « цветок радости »)

Знал я Вилену, Владлену и двух настоящих СталИн.

Альбину, Назиру, Земфиру и Раушанию.

Эльвиру, Эльмиру и Гульнару.

А также Гульназ и Гульфию.

(Не говоря уж об Альфире и Гульфире.)

И даже Венеру.

(Причем не одну; это заимствованное имя распространено среди татар и башкир.

Есть даже мужской вариант: « Венер »; одного из моих студентов уменьшительно звали « Веник ».)

Предыдущее имя сначала набрал с ошибкой, поменяв местами буквы « Р » и « Н » – так вот, Верену я тоже знал.

А еще имелись Штеффи, Марион, Сабина, Коринна, Корнелия и даже Кармен; все были немками.

Но немками не были татарка Ильза и башкирка Эльза.

(Или это Ильза была башкиркой, а Эльза – татаркой…)

Одна Оксана была украинкой, вторая – татаркой.

Одна Раиса – татаркой, вторая – кореянкой.

И ясное дело, что Лаура и Симона были голландками, Андреа – еще одной немкой (все Андреи были геи), а Хелена – еще одной полькой.

Валерии женского рода прошли мимо меня, зато Валерии мужского играли этапную роль (даром, что один из них был совершенно голубым).

Мною пренебрегли Саша и Маша – последняя в « Камраде » )нарисована как Даша.

Зато благосклонной оказалась Каша (что является лишь сокращением от польского варианта Катерины, а обычная Катя числилась молдаванкой).

Алиса из того же « Камрада » была просто Влада.

Звали турчанку на самом деле Танарой, или я неправильно прочитал бейдж на ее округлой груди, сказать трудно, а проверять поздно.

Могу сказать точно лишь то, что костариканку сокращенно звали Мариэлос, а полный набор своих имен даже сама она выдавала с запинкой

Еврейками с необычными именами могу назвать Софию и Беллу.

(Увы – Фейга, Шифра, Шера и Мирра остались у Шолом-Алейхема…)

Не знаю, кем считались Яна и Майя, однако Марина и Эмма была эстонками, а Лайма – латышкой.

Мимо прошли Нины.

Миновала меня Любовь, единственную в своей жизни Надежду (актрису Люберецкого народного театра, куда мы с другом Саней ездили специально, имея вполне определенные цели) я упустил на крыльце литобщаги (она пошла с Ануфриевым, не со мной), а с Верами мне везло еще меньше, чем с Татьянами.

Зато в ленинградском Дворце культуры работников связи я однажды танцевал с Леонтиной!

Татарка РалинА дала имя героине моего « Исцеления » – лесбиянке РалИне.

Слова же о моих Аннах – впереди…

Перечислять я могу бесконечно – но, пожалуй, пора приостановиться.

* * *

Отмечу лишь, что « Овода », я читал школьником (взрослый человек такую ерунду читать не может), но на 5-м десятке меня однажды чуть не избили в ресторане из-за женщины по имени Джемма…

* * *

Когда мужчина на закате жизни начинает вспоминать своих женщин, это воспринимается как анализ «списка побед».