Виктор Улин - Нет иного света

Примерно так, как с Людой в повести « Вальс-бостон ».

(Людмила у меня была в самом деле одна-единственная, но с нею связаны воспоминания совсем иного рода.

Уточнять не буду, скажу лишь, что мой зодиакальный знак может быть прочитан как « 69 »…

А также замечу, что нечто сходное связано и с единственной моей Лидией.)

С Анечкой мы поссорились на пустом месте и расстались как партнеры, но вспоминаю я ее без горечи.

Расставшись с нею, я тут же нашел в партнерши очередную Олю (!) – маленькую, гибкую (в джайве она закидывала свою ногу выше моей головы) и легкую (в танго я мог поддерживать ее одной рукой хоть две фигуры подряд). Об Оле тоже стоило написать, но здесь я пишу об Анях.

* * *

Четвертой является моя сокурсница по Литинституту Аня Дубчак – писатель Анна Данилова.

О ней – главной АНЕ всей моей жизни – все слова впереди.

* * *

Пятой была Екатеринбургская (позже проживавшая в Германии) писательница Анечка Болкисева.

Милая обаятельная женщина, знаменательная для меня многими моментами.

От нее я узнал, что в курсе современной русской прозы филологического факультета Уральского государственного университета, где Анечка училась, еще в прошлом веке изучали мой рассказ « 300 лет » по журнальной публикации в « Октябре ».

Анечка сама публиковала меня в интернет-журнале «Точка зрения» и писала обо мне очень теплые статьи.

Позже мы провели несколько приятных часов в кафе « Час пик », когда я посещал Екатеринбург по производственной необходимости одной из своих безрезультатных сфер деятельности. Благодаря этой встрече я с первого знакомства полюбил замечательный уральский город.

А потом еще несколько лет мы общались на литературные темы, переписка была обоим как приятна, так и полезна.

* * *

Шестая…

Анна №6 – Анюта неизвестной фамилии кардинально отличалась от предыдущих.

Ани №№1-5 остались платоническими, Анна №6 вошла в тот самый « список ».

Он ней не скажу ничего существенного.

Но до знакомства с нею я думал, что женщины Анютиных форм существуют только в Интернете.

(При мыслях об Анюте сейчас меня гложет досада от того, что… не буду продолжать.)

Ее я описал в ХХХ-рассказе « Восходящая секвенция ».

Правда, нескромную заставку рассказа украшает фотография не Анюты, а одной из списочных Ольг – но тема выходит за рамки мемуара.

* * *

С седьмой, счастливой по номеру и последней из всех Анной З. мы поссорились прежде, чем я успел издать эту книгу.

Она – приятная в первый миг общения – оказалась такой тупой упёртой дурой, какими бывают лишь учительницы средней школы.

Люди, отмеченные Каиновой печатью: не знающие ничего, но не сомневающиеся ни в чем.

* * *

Эти семь Анн оказались деле эпохальными женщинами в жизни меня и как мужчины и как человека.

Анна Р. одарила радостью внутренней свободы.

Аня К. открыла мне вершины поэзии.

Просто Анечка окрылила меня как танцора: мужчина, не умеющий танцевать, в принципе не является мужчиной.

Аня Дубчак оказалась моим ВСЕМ в литературе, имеющей женский род.

Анечка Болкисева подарила иллюзию моей состоятельности в литературе.

Анюта *** облагодетельствовала частями тела.

Анна №7 укрепила меня в понимании никчемности школьных учителей, живущих химерами.

Мысли об Аннах и побудили меня к написанию этого мемуара, тема которого оказалась достаточно широкой.

* * *

Здесь я хочу вспомнить всех сокурсниц, оставивших во мне след за годы учебы в Литинституте в 1989-1994 годах.

* * *

Желание писать о них может казаться необоснованным

На одном курсе заочного отделения Литинститута училось не более 100 человек, я провел с ними всего 6 сессий по неполному месяцу.

На курсе матмех факультета ЛГУ числилось 350 студентов, я учился там 5 лет без отрыва, а потом еще 3 года провел в аспирантуре.

Будучи почти профессиональным комсомольским работником (заместителем секретаря факультетского комитета по академической, то есть учебной работе), общаясь сразу с пятью курсами, где девушек с каждым годом становилось все больше.

Но ни об одной из них писать мне не хочется.

Почему?

Только лишь потому, что в ЛГУ я учился с трудом и под родительским давлением, а Литинститут выбрал сам и учеба доставляла мне высшее наслаждение?

Умнейший человек из всех встреченных мною в жизни, член-корреспондент АН СССР А.Ф. Леонтьев повторял:

– женщина математик – и не женщина и не математик.

А уж Алексей Федорович – невысокий хромой и харизматичный – был таким ЗНАТОКОМ, что жена Мария Григорьевна до самой смерти не позволяла ему иметь аспирантов женского пола.

Sapienti sat.

* * *

В том же Литинституте были девушки и на других курсах.

И не только девушки, женщин тоже хватало.

Например, Марина М., описанная мною в мемуаре « Девушка с печи №7 ».

Девушка настолько яркая, что ее запомнил по тому самому 1994 году, а теперь узнал в мемуаре прозаик Женя Ж., который даже не учился в Литинституте, а всего лишь приезжал к приятелям на Высшие литературные курсы в нашу литобщагу.

* * *

Или бальзаковского возраста Оленька – методистка из учебной части, обладавшая таким внешними достоинствами, что у меня захватывало дух от одного лишь взгляда на нее.

Но отношения между нами ограничивались совместным исполнением романсов в деканате.

Ведь знойная Оленька тащилась…

Именно тащилась – о чем неоднократно признавалась автору этих строк – иного слова я не подберу!

Тащилась не от меня, а от примитивного самца, как бы прозаика, моего сосеминариста Володи Б.

Чье единственное достоинство открывалось лишь тем женщинам, про которых он презрительно говорил, до какой степени

«любит вскрывать новые тюбики зубной пасты.»

* * *

Но здесь я хочу написать лишь о сокурсницах.

О всех, кто остался в моей памяти.

Сразу подчеркну, что ни с одной из описываемых ниже у меня не было ничего такого, что теперь принято называть пошлым термином « романтические отношения » (где эвфемизмом « романтика » обозначено простое слово « постель »).

Все связанное с ними прошло на эстетико-платоническом уровне, но тем не менее они оставили в душе несравненно теплый след.

Ведь только ничего не смыслящие в жизни мужчины полагают, будто лишь физическое обладание женщиной может дарить свет радости.

* * *

Вспоминаю всех по мере возникновения на том или ином периоде моей учебы.

Глубина идентификации героинь зависит от степени нескромности моих воспоминаний о каждой из них.