Артём Кайнов - Проклятый Рай. Здесь есть всё, о чем ты мечтал, но нет того, без чего не можешь жить

– Магия! Любишь ты что-нибудь сказать для красного словца. Впрочем, я, как и все нормальные девушки, в свое время гадала на всякой ерунде. Ну, еще, если верить моим крайне смутным воспоминаниям, бабка моя владела парочкой заклинаний и знала там всякие привороты. Но, согласись, объективно это ничего не может значить. Ну а если не согласишься, мне придется превратить тебя в жабу.

– В жабу? В жаб превращаться прерогатива царевен. Если в кого и можно меня превратить, так это в ленивца, причем для этого даже магия не потребуется. Щекотка меня парализует и превратит в овоща, – пролепетал Алексей и скрестил с подругой пальцы.

– Прерогатива… Царевны… Парение над всем статическим… Черный романтизм… Откуда такая высокопарная лексика в столь холодном месте? – улыбаясь, сказала Донара. – И с чего ты взял, мой красноречивый друг, что твоя пресловутая магия является чем-то добрым и светлым? Ты же ее отметил как достоинство?

– Какая бы она ни была, она в тебе есть, и мне это нравится. Думаю, я вне опасности.

– Ни магии, ни волшебства, ни чудес не существует. Прости, что открываю тебе глаза на мир.

– Что ж, здесь еще поспорить можно, кому все-таки придется открыть глаза. Это нормально – не замечать магии, не ощутив ее однажды, – возразил Алексей.

– Ой, ты меня утомляешь.

Тут Донара остановилась и засмотрелась на крапчатую с зайцами реку – очередной рукав Волги-матушки. Возле моста даже был пляж размером с парковку. Дальше – покатые берега и обрывы с буграми, клубнями сорняков, трещинами и норами, откуда выползают на охоту ящерицы – эти треклятые вараны для насекомых. Рядом, в зеленоватых от вереска и кувшинок заводях, за ширмой тростника и метлицы, жуирует семейство уточки и носятся непотопляемые водомерки. А дальше не то чтобы пройти, и заплыть нельзя. Несколько километров берега съедено верфями и фабриками, не то заброшенными, не то разрушенными. На волнах покачиваются заплесневелые, утлые рыбацкие суденышки и сносные катера, которые иногда брали напрокат. По краям затона груды бревен, которые перетаскивают здоровенные краны.

– Может быть, на пляж? Такая чудесная ясная погода, до дрожи теплый вечер, – попытался Алексей, коснувшись ее талии. Она чуть-чуть помолчала, а потом кивнула.

– А теперь представь, какая панорама открылась бы тебе с крыши! Дыхание бы захватило. – Тут он передал ей фотоаппарат, кторый доселе тоскал без дела, сказав: – Он нам еще понадобится. Вадим сказал: кассеты еще на полдюжины фото хватит. Один момент! Я только за покрывалом и фруктами сбегаю.

Алексей на радостях чмокнул подругу в щечку и побежал что есть мочи.

Липкое топленое солнце тонуло за кромкой горизонта, увлекая за собой шлейф подтаявших туч, безутешно омрачая необъятную плоскость неба. Какая-то завидная печаль таилась в этом сгустке иссякающей энергии, словно она вовсе и не убывала, а, точно вода, стекала в одну громадную емкость. «Редко когда увидишь такой закат, особенно если вообще не привык отрывать глаза от земли, от быта и всяких легендарных мелочей», – нечто подобное маячило на задворках сознания у Алексея, когда он прогуливался с Донарой по этажам. Рыжеватая краска на стенах, позолоченная солнцем, теперь напоминала как бы медную фольгу, и все ее трещинки, темные пятна со сколами казались незначительными. Так глядят на свою старую, поношенную любимую вещь, от которой приходится отказаться. Молниеносно оставив ступеньки позади и ворвавшись в секцию, в голосовую круговерть и брызги запахов, Алексей иронически ухнул и, прежде чем исчезнуть с краденым, приостановился в коридоре.

Там расположилось четверо товарищей, трое из которых были обращены к Вадиму, опирающемуся на умывальник и зычно цедящему слова вперемешку с сигаретным дымом.

– Слушай, а молодцы все-таки наши молодожены. Ты посмотри: тут тебе и водка, и селедка – чин чином. Я уже три раза успел наесться и столько же отрезветь, – сказал один из них по имени Гена, сутуловатый и тощий, перестав разглядывать кафель меж колен. У него был такой напряженный вид, словно он чувствовал себя обязанным вклинится в диалог.

– Кто о чем, а этот все о своем брюхе. Лучше бы помалкивал себе, увалень…

– А и вправду, – перебил Вадима увалень, – откуда все это великолепие, а? Столько еды… Водка! Врешь! Ни у кого водки нет – антиалькогольная кампания, черт бы ее побрал. Либо это сон, либо рай. Проклятый рай.

Тут же его слова потонули в хохоте собеседников, дружелюбно приобнявших его.

– Эх, бедолага. В сердцах позволил себе лишку.

– Лишку, говоришь? Угу… А может, это они себе позволяет, говоря твоими словами, лишку? Если тебе деньги девать некуда, то не надо, я считаю, щеголять и бахвалиться там и сям. Тогда у кого-нибудь и вопросы лишние могут повозникать, – исподлобья прошипел он.

На мгновение все замолчали, и стали отчетливо слышны не умолкающие поздравления в секции. Вадим подмигнул товарищам, намекая пропускать мимо ушей ядовитое негодование бражника.

– Тоже мне водка! Самогон с броской оберткой. Сейчас производства нет. Теневая экономика, подполье, Содом и Гаморра. Какой-нибудь фраерок поставляет питейным сивуху, а они ее раскрашивают каждая на свой лад. Кхе-кхе, вспомнил я тут шутейку одну, – энергично вставил он. – «Какой стала наша печать после гласности? Она стала как мини-юбка: показывает все, но скрывает самое главное».

Слушатели, конечно, шутку оценили, и в особенности потешился увалень Гена. Он вдруг нервно расхохотался и принялся демонстративно бить себя по ляжкам. Согласно слухам, его больная мама нуждалась в медицинских препаратах, а отец – в круглосуточном опохмелье. А сынок оказался не из лучших помощников: дай бог хоть копейку родителям подаст, а не спустит на вздор и сор. Вслед за этим о нем поползла дурная слава, что должник он ненадежный и ко всему прочему на руку нечист. Но отворачиваться от него не хотели, так как это могло повлечь окончательное озлобление Гены на весь мир и, как следствие, отмщение надуманным недругам, в одночасье бросившим его. В пьяном угаре он всегда напевал: «За что вы бросили меня, за что? 9 9 Отрывок популярной одно время песни группы «Несчастный случай» », отчего еще больше нагонял уныния своим присутствием. Прохохотавшись, он вперил свои мыльные глазенки в Вадима и спросил игриво:

– А ты-то, небось, под своей юбкой тоже что-нибудь да утаиваешь, да? Посмотри на себя, фат расфуфыренный: остроносые ботинки, штаны поношенные каким-то боровом и футболка с городским рисунком. И что-то мне мерещится, что этот город ну ни капельки на Москву не похож, верно?

– Проницательный малый, японский городовой! – воскликнул Вадим, хлопнув в ладоши. – Это таинственная страна зовется Эльдорадо, что на острове Пасхи. В общем, дело обстояло так: моих предков выслали оттуда соплеменники за то, что моя родня, подобно тамошним каменотесам, не стала высекать исполинских истуканов и поклоняться им как божествам наперекор всеобщему остервенению. Она осмеливалась говорить вождям, что глупо даром израсходовать камень и приносить жертвы рукотворным истуканам, когда как представители твоего племени ссохлись из-за голода до такой степени, что не в силах поднять собственного годовалого ребенка, а их хижины разваливаются при первой же непогоде. Конечно, с ней никто не стал церемониться, и уже наутро никудышная семейка инокомыслящих отправилась путешествовать по океанской толще. Далее семейная легенда прерывается вековым многоточием… Да только известно, что вскоре многие мореплаватели замечали чудесный остров с большими каменными постройками, над ним вечно стояло солнце, рассеивая над крышами позолоту, а на дивных лугах паслись сахарные барашки и зефирные козочки.