Артём Кайнов - Проклятый Рай. Здесь есть всё, о чем ты мечтал, но нет того, без чего не можешь жить

Элла схватила айфон, в чехол которого вцепился кот в очках с компьютерной мышкой в пасти. Хозяйка называла его Гарфилд – по крайней мере, были такие случаи. Она вновь зашла на свой сайт с творчеством, где прочитала последнее стихотворение:

Под ним было несколько комментариев и отзывов, но больше всего Эллу позабавили два последних – получасовой давности. «Автор, пишите еще! У вас дар поэта! ВЫ МОЖЕТЕ СМОТРЕТЬ НА РАССТОЯНИЕ ТЫСЯЧИ СВЕТОВЫХ ЛЕТ И РАЗВЕИВАТЬ МРАК РУКОЙ ТВОРЦА. ВАШИ СТИХИ СТАНУТ КЛАССИКОЙ. Однажды я спросила друга-поэта Алеко: что было раньше: курица или яйцо? И знаете, что он мне сказал? СЛОВО! В начале было слово и оным же все и закончится. Слово может исцелять и вдохновлять на подвиги. Однажды моего Алеко окликнула цыганка и предложила погадать на руке. А тот вознес десницу с шуицей к лику своему и сквозь пальцы молвил: мол, на рукаве своем повешусь да под лай собачий похоронят. А та ему: „Бог с тобой, неприкаянный! Держи червонец и иди… своей дорогой“. Это я к тому, что истинный поэт своего добьется во все времена. Посткриптум: на случай, если личность Алеко вас заинтересовала, прикрепляю ссылочку. Всего доброго, творческих успехов, и дай вам Бог ножки Терпсихоры!!!» Элла, конечно, по ссылочке переходить не стала – бог их знает, что у них там за парнасская секта. Чего доброго, еще графоманов вирус подхватит.

Вообще к своим стихам Элла относилась довольно прохладно: она была убеждена, что пишет посредственно и больше на потребу публике, как и многие современные именитые и недооценненные поэтессы. В одиннадцатом классе она не на шутку увлеклась поэзией Ахматовой, выступая где это было возможно с прочтением ее стихов, и во многом благодаря ей поступила на филфак и принялась кое-что пописывать. Кстати, когда-то она сочиняла даже фанфики, но, увы, они остались в прошлом и сгинули в пучине интернет-пространства. Только-только прочитанный отзыв анонима заставил ее задуматься о перспективах поэзии как особого типа текста. И действительно, найдет ли себе место лирика в скором будущем, в мире высоких технологий и вечно занятых ими людей?.. Найдет. Быть такого не может, что не найдет! Ведь музыкальные тексты еще никто не отменял! «Кроме всего прочего, юродивую падчерицу всегда можно заставить заниматься грязной работой? Как? Как, как… принимать дюфалак 16 16 Стихотворная реклама уже используется во всех сферах человеческой жизнедеятельности ,» – не сказать что с радостью заключила Элла, пробегая взглядом последний отзыв, адресованный анониму. «Когда я спросил у отца, что было раньше: курица или яйцо? Он ответил: раньше, сынок, люди добрее были, никто никого не обижал, дома по уходе оставляли открытыми не боясь, что обворуют. Медицина бесплатная была, а на рубль от живота наедались…» Элла улыбнулась, смахнула все вкладки и, прислушиваясь, заблокировала айфон. Кажется, за стенкой наметились какие-то признаки жизни? Девушка, закусив губу, приложила ухо к стене и, словно промычав «эврика!», едва выбежала в секцию за кружкой, как вдруг увидела слева Донару Васильевну и пискнула, опешив. Женщина как ни в чем не бывало вдевала ступни в ссохшиеся тапки, выставив узловатое колено в прорезь халатной полы, и чуть побалтывала жилистыми кистями, хищно посматривающими из раструбов рукавов, словно клювы.

Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла. Не чета обломовским обноскам.

– Здравствуйте, – вырвалось у Эллы.

– Здравствуй, Элла, – невозмутимо ответила женщина, глядя под ноги.

– Вы знаете мое имя?

– Как не знать. В одной секции живем, – направившись в санузел, ответила Донара Васильевна.

– Хах. Вам, наверное, наш сосед сказал, да? Ведь ваше имя я от него узнала, хоть это, может быть, и неправильно… – увязавшись за женщиной, продолжала Элла.

– Почему же?

– Ну не знаю. Кажется, если люди хотят познакомиться, то они сами должны это сделать.

– Тебя что, ни разу ни с кем не знакомили? – пригубив сигарету и пуская дымок оползнем по халату, испещренному катышками и зацепками, спросила женщина. За все это время она даже не поглядела на Эллу.

– Знакомили. Знакомили только с тем, кого я видела вживую. Нас же друг другу не представили.

– А в этом была необходимость?

– Нет, естественно. Просто мы уже сколько времени бок о бок живем, а заговорили только сейчас, спустя столько дней.

– Ну-ну. Нет ничего плохого в том, деточка, что некто в беседе упомянет имя постороннего человека, если то не осквернено контекстом. Изо дня в день ты слышишь тысячи незнакомых имен, до которых тебе нет и не должно быть дела.

Непринужденный фамильярный тон даже не смутил Эллу – по крайней мере, она не выказала возмущения.

– Спорное утверждение. С чего вы взяли, что нет?

– Если ты кем-то интересуешься, значит, у тебя на него определенные виды, тебе от него что-то нужно.

– Если вы понимаете под «видами» участие и дружелюбие, то вы правы.

Несмотря на то что женщина делали глубокие затяжки, раз за разом испепеляя по три-четыре миллиметра бумаги, у нее еще оставалось полсигарты. Он вдруг ткнула бычок в банку, давая понять, что задушевной беседы не получится, и Элла решила действовать нахрапом.

– А вообще странный этот тип – наш сосед, да? Подозрительный. Всю жизнь здесь прожил, а ни добра, ни семьи не нажил. Родители-то хоть есть у него?

– Что ж ты у меня спрашиваешь? Я вас, кажется, не знакомила.

Нечто вроде улыбки сбило лицо Донары Васильевны. Да уж, сводня из тебя никудышная.

– Ну дак вы, я уверена, знаете его как облупленного – видели, как он под стол пешочком ходил.

Выдержав ощутимую паузу испытывающим молчанием, вызывающим взглядом, Донара Васильевна робко посмотрела на Эллу и проговорила еле слышно:

– Чего я только не видела.

Затем она встала, распылив пепел, сунув пачку сигарет в карман, и зашаркала к себе в комнату.

Сиплая хрычовка в совдеповском дезабилье! Такие потому и молчат, что выдают себя каждым звуком. Ноготки-обрубки, лохмы напомаженные, взгляд вороватый – того и гляди вылетит из рукава монтажка в газете, промасленной селедкой, и упадет тебе на голову. Помнится, была у них в садике воспитатель Вилена Игоревна. В глазах стоят ее подусники, когда сердце от страха замирает. Элла! Что за имя такое гадкое! Вырастешь – будешь бабочкой ночной порхать, ребенок солнечный. Вечно тошнило от этих желтых запеканок. Блин, какая же она дура! Что она наделала…

Элла подошла к умывальнику, включила воду, что гортанно забурлила у решетчатого слива, закупоренного всяким сором, и омыла свое чистое лисье личико. Из зеркала на нее посмотрело влажно отфильтрованное угрюмое отражение с немо застывшим вопросом на устах, о котором можно было только догадываться. Вот еще – загадочная улыбка Мона Лизы. Ты думаешь, что знаешь обо мне все, а на самом деле ты просто куцый щенок, пытающийся прикусить собственный хвост. Гав-гав, проклятье, ты вечно в шаге от цели, в одном мгновении, что равносильно целому веку! А что бы было, если бы она родилась в этой комнате? Возможно, разношерстные страшилки давно бы прославили ее имя, так как до сей поры она бы не… Суицидальный мотивчик.