Вячеслав Гуревич - От тюрьмы до киббуца и другие приключения

Да они все с ума посходили! Еще три дня сидеть в этом сраче? Ну, бля, страна! Воистину, бля, казино!

– Чем твой гребаный Глист прославился? Сколько девственниц он спас от анального?

– Эй, полегче, сommunista! – Вдруг на ровном месте Серджио посерьезнел и даже украдкой перекрестился, чего я никогда за ним не замечал. – Ты, вообще, где находишься? Католическая страна как-никак. У нас тут святых больше, чем зэков в РЧ, – всех выучишь, работать не надо.

Да пошел ты. Я пять лет марксизм изучал, или притворялся, что одно и то же. Напугал меня каким-то сборищем мужиков в рубищах со стрелами, торчащими из жопы. Я понятия не имел о политической позиции профсоюза клерков, но вряд ли она была далека от IL Partito Communisto. По крайней мере, официально; никто из коммунистов, каких я знал в СССР, не выносил свои политические взгляды за пределы парткома и занимался в основном поддачей, которую он изредка прерывал для накопления матценностей. И вдруг приезжаешь в Италию, и оказывается, что в своем религиозном пиетете католическая церковь спелась с левой шантрапой – и даже с календарем! – чтобы лишить меня моих юридических прав!

Я взревел, как больной слон, и еще, но злость не выходила. Я прошептал:

– Еще три дня.

Затем я вскочил как укушенный:

– Серджио! А понедельник? Там есть какие святые? Или забастовки?

– Eh, chissa, eh, Russo? – Он даже не поднял головы от своих ногтей.

Я никогда еще не видал человека, до такой степени помешанного на своих ногтях (про Онегина ни слова).

– Может, на нас нападут русские, как вы напали на чехов, и тогда ты скажешь своим боссам, что мы сидели в одной камере и что я нормальный пацан и мне можно доверять. Или на нас нападут американцы – это еще круче! У меня дядя жил в Неаполе в 45-м – мадонна, он клянется, так здорово он не жил никогда! «Мальборо», шоколад, нейлоновые чулки – он два дома купил потом!

Я собрался сказать какую-нибудь гадость в духе: «А как же партизаны, и Белла Чао, и вся эта романтика?»

Но тут он сказал:

– Послушай, у тебя дела не так плохо. Посмотри на Омара.

И то правда. Омара привезли поздно вечером. Он был полным зомби.

– Ну чо там было?

– Не знаю.

– Решение-то вынесли?

– Не знаю.

Слушание было проведено. Выступил прокурор, выступил адвокат Омара, судья стукнул молотком… и его забрали. Вся процедура была на итальянском, и никто не удосужился перевести ему ни слова. То же и его адвокат, родом из Египта, которого он нашел через какую-то мусульманскую контору помощи единоверцам, сделал ручкой и пошел дальше.

– Я ему все свои travelers’ checks подписал, – признался Омар. – У меня теперь вообще ни копья.

– Нифига себе, – пробормотал я. – А вдруг они тебе вообще предъявили совершенно другие обвинения? Что если хозяйка сказала, что ты пытался ограбить ее и изнасиловать?

По крайней мере, это было за двадцать шесть лет до 9/11, а то Омар был бы уже на пути в Гуантанамо.

– Что, если тебя к пожизненной приговорили?

Вопросы были все риторические. Омар развернул одеяло на полу и принял позицию – лбом об пол, задницей кверху. Все – ушел в молитву. Наверное, проклинал час, когда он принял близко к сердцу подкалывание своих родичей. Сейчас бы уже отпраздновал свадьбу со своей Лейлой и нежился на перинах. Я не был уверен, кланяется ли он в правильном направлении, но у сердца своя география, и Аллах всепрощающ: куда оно показывает, там и Мекка.

– Да не слушай ты его, – в голосе Серджо особой уверенности не было. – Эти русские из всего трагедию делают.

Я хотел было огрызнуться: «По крайней мере, мы ее не поем со сцены».

Но тут меня прервал до этого молчавший Хуан:

– Эль Рохо [ красный ] прав. В этой стране, если ты иностранец, нет у тебя никаких прав.

С у рприз, однако. Хуан вообще никогда не говорил. Он был слишком подавлен, чтобы говорить. Большую часть времени он проводил, уткнувшись лицом в подушку, и вставал только для еды и туалета. Я, кстати, не видел последнего, я просто предполагаю – он же ел, правильно? Даже имя «Хуан» – это предположение, избранное для удобства. Не помню я, как его звали. Я даже не помню, как он выглядел, не то чтобы он у меня вертелся перед глазами. Смуглый был – да, средней смуглости, ну, как все латиноамериканцы; он же и был латиноамериканец. Из Каракаса. Caraqueño.

***

В голове у Хуана его состав преступления был проще некуда: он был преданным другом. Его друг, тоже из Венесуэлы, поссорился с женой-итальянкой; она схватила детей в охапку и улетела домой в Италию. Не знаю / не помню, предпринял ли друг какие-то юридические меры, чтобы вернуть детей; вместо этого (или в дополнение к этому) он пошел к своему лучшему другу Хуану и попросил помочь.

– Суки жадные, – шепотом прокомментировал Серджио, – нет чтобы местных нанять, уже бы дома сидел. Все иностранцы – жмоты. Итальянский народ самый щедрый. Хотя, конечно, тоже говна хватает.

– Может, у них правда денег нет, – сказал я, вечный идеалист.

– Ma dai… – Серджио осклабился. – В Венесуэле нефти, как у арабов, – это раз, и еще кокаина девать некуда.

– Кокаин вроде как в Колумбии.

– Да какая разница, чо ты меня ловишь, подумаешь, научился географии в своей России…

Аналогично, я не знаю / не помню, какую именно роль играл Хуан в похищении – стоял на стреме? Сидел за рулем? Держал мамашу? В любом случае это было неважно. Операция по захвату была успешной, и счастливый папаша вылетел в Каракас с детьми. Но Хуан застрял – пытался вернуть взятую напрокат машину? Искал парковку в аэропорту Фьюмичино? Как нас учат сотни голливудских боевиков, пока плохиши остаются плохишами, все у них получается. Проблемы начинаются тогда, когда они пытаются завязать. Похоже, что Хуану недоставало профессионального криминального опыта; он попытался вести себя как добропорядочный гражданин. И за это он получил статью «насильственное похищение». Что, по общему мнению, была очень плохая статья.

Теперь Хуан сидел и ждал новостей из далекого Каракаса, где его друг якобы не спит и не ест, нанимает адвокатов, подписывает письменные заявления под присягой, бронирует места на самолет, чтобы вернуться в Рим и сдаться на милость итальянским властям… ну, может, не последнее, но что-то же он делает! Иначе, судя по всему, Хуан был обречен состязаться с Омаром по безысходности своего положения. Или со мной. Стоп: я-то был невиновен! И что из этого? За стенами моей темницы мне чудился барабанный бой процессии проклятого Святого Глиста, вопли и сопли над его иконой, и главный монах перешептывался о чем-то с моим адвокатом и показывал мне фак. (Ради дела адвокат тоже вырядился в сутану, впрочем, как всегда, идеально отглаженную.) А Сестра Тереза вообще на меня глядеть не хотела.