Ний Хааг - Совершенство

– Я уже так делал, Рон, он не пропадает… Это внешний сигнал!

– Тогда расшифруй его, раз это сигнал! – выкрикнул Рон и грохнул рукой об стену. – Что там слышно про нас?! Когда людей с Коргпоинт снимать собираются, слышно? Нет?! Хреново – ведь должны были забрать ещё сорок два дня назад! Да, мать вашу, я считаю дни! – мужчина обвёл коллег пальцем и прищурился. – Считаю дни, как и все вы! Да-да, как и все вы! Так что там говорят о нас, ты расшифровал?

Корхарт умолк, тяжело дыша. Сжав зубы, Ивлин процедил голосом, который напоминал треск колющихся орехов:

– Как расшифрую, ты узнаешь это первым.

Мужчины затравлено озирались, боясь поверить в то, что после пятидесяти одного дня полного отсутствия связи с внешним миром, в эфире радиостанции слышался сигнал, отличавшийся от шороха безжизненной трансляции. Неоднозначный, противоречивый, но всё же хоть какой-то звук… оттого и воспринятый каждым по-разному! Без малого два месяца назад связь на станции оборвалась неожиданно, словно она вся была сосредоточенна в одном кабеле, который попросту выдернула из розетки чья-то рука. Разом перестала работать спутниковая связь, радиосвязь, а также интернет. В течении последующих нескольких дней практически полностью перестала работать и местная связь на станции, съёжившись в радиусе приёма-передачи до пары сотен футов. Однако настоящим шоком для обитателей станции стала новость о том, что все, абсолютно все компасы, имевшиеся в распоряжении полярников, перестали функционировать, флегматично демонстрируя из-за прозрачных стёкол разом омертвевшие стрелки. Это потрясло полярников! Спустя несколько недель после инцидента у мужчин появилось жуткое ощущение катастрофы, произошедшей где-то за пределами белого безмолвия. Поначалу никто не высказывал никаких предположений, старались говорить буднично и по-деловому, обвиняя в отсутствии связи то материковых техников, то виденное накануне обрыва связи необычное сияние в небе, охватившее весь горизонт – и частенько появлявшееся впоследствии, драпируя ночное небо пурпурно-изумрудными туманами. Между тем, каждый носил под сердцем жуткое чувство неотвратимости и утраты, когда уже ничего нельзя изменить и судьба берёт старт от новой точки, которая, возможно, является последней – так надолго на Коргпоинт ещё никогда не оставались без связи! Все последующие дни наполнились ожиданием и надеждой, изучением горизонта в бинокль и напряжённым сканированием радиоэфира. Часы перед сном обрастали предположениями о произошедшем (предположениями осторожными, похожими на вялые барахтанья в болоте); подсчётами провианта и вычислениями оставшегося топлива для генераторов. А затем в пристройке с отапливаемым складом провизии случился такой нелепый, неуместный и разорительный пожар! Несмотря на то, что огонь довольно быстро удалось потушить, полярники, к своему ужасу, на месте полок с полуфабрикатами и консервами обнаружили почерневшие жирные угли, немногочисленные уцелевшие банки и пару ящиков крекеров, до которых не смогло дотянуться жадное пламя. Среди затворников разразился скандал относительно возникновения пожара. Вспыльчивый Корхарт стал недвусмысленно намекать на Эйдана, как на виновника трагедии, однако благодаря такту и рассудительности начальника станции, инцидент решили списать на скачок напряжения и слабую проводку. Остановились на этой версии, так как точно установили, что пожар начался внутри помещения рядом с выключателем. Дни ожидания потянулись и того угрюмее прежнего, скупые разговоры всё больше сводились к сухим отчётам съеденных пайков и оставшемуся топливу для генераторов. Изредка более старшие Корхарт и Ломак заводили разговоры о своих семьях и детях, вспоминали случаи из жизни и обменивались историями, но через какое-то время диалоги начинали разъедать паузы, которые становились длиннее, драматичнее – и в итоге превращались в молчание трёх обречённых людей.

– А ещё, температура продолжает расти, – Ломак заглянул в журнал с записями и поднял глаза, – что совсем не типично для этого времени года. Это аномалия! За сегодняшние сутки почти на три градуса. Итого, почти на двенадцать градусов за последний месяц…

Корхарт рывком расстегнул куртку и обозлился:

– Да и чёрт с ней! Надеюсь, здесь будет как в Альпах раньше, чем мы сдохнем от голода! Может хоть тогда про нас вспомнят; может долбанная экспедиция нагрянет с туристами, оркестром и репортёрами!

Он порывисто вынырнул из куртки и развернулся, собираясь уйти. В створке двери, полярник внезапно задержался и потянул ручку – увлекаемая дверь издала слабый скрип.

– Сигнал! – воскликнул Рон с глупым и наигранным выражением лица. – Слышали? Сигнал, мать вашу! – он глянул на начальника через плечо и бросил: – Будь добр: расшифруй и его заодно!

Когда за Корхартом захлопнулась дверь, Эйдан на мгновение встретился с руководителем экспедиции взглядом, в котором таился немой сговор: состояние товарища в последнее время заставило мужчин встать под одни знамёна. Пару дней назад Эйдан стал невольным свидетелем нервного срыва Рона, когда тот, не подозревая, что за ним наблюдают, рвал на себе одежду и дико орал, будучи уверенным, что его не слышно в помещении с работающими генераторами. После метаний по комнате и криков, Корхарт повалился на пол и долго рыдал, так и не заметив мрачного и обескураженного Эйдана за дверью со смотровым оконцем. Пойманный в ловушку своего положения, молодой полярник был вынужден прятаться за преградой, пока Рон не покинул помещение. Под треск генераторов и вой обессиленного мужчины, Эйдан и сам уверовал в безысходность и неотвратимое приближение развязки. В голове разорвался всполох мыслей среди которых метались совсем уж страшные о неминуемом голоде и каннибализме… «Нет! Этому не бывать! – твёрдо решил тогда Эйдан. – Уж лучше я пущу себе пулю!» Однако в следующую минуту внутренний голос предательски зашептал: «А все ли готовы поступить так же? Не окажусь ли я чьей-то консервой, например того же Корхарта, который, похоже, начинает терять рассудок? Что я о нём знаю, что он за человек?» Удивительно, но настоящий страх перед голодом, – истинным, смертельным голодом, – обнажает в человеке невероятный прагматизм сродни животному инстинкту хищника и убийцы. Один готов положить на алтарь собственную жизнь для спасения других, – иной готов выкрасть с алтаря чужую для спасения собственной.

Следующее утро не принесло ничего нового, как, впрочем, и ничего хорошего: с самой побудки обитатели станции практически не разговаривали друг с другом, поспешив разбрестись в свои комнаты. Часы ожидания (вот только чего?) разразились унылым стоном так и не стихшего ветра, а когда серый дневной свет нехотя наполнил окна, Эйдан с тоской увидел, как полуночный гуляка за ночь похоронил в сугробах вездеход и почти наполовину засыпал башню ветрогенератора. За стеной послышался громкий звук того самого «сигнала», который вчера так взбудоражил Ломака, и тут же стих – Ивлин просидел за оборудованием практически всю ночь и всё утро, в попытке интерпретировать источник.