Ний Хааг - Совершенство

В выдвижном ящике стола нашлась компактная записная книжка с номерами телефонов, а также с многочисленными и неумелыми, хотя и точными, зарисовками различных кораблей на фоне очертаний скалистых берегов. «Айсберги», – догадался начальник, так как практически у каждого из изображений имелась подпись с именем «ледяного скитальца» – кстати, это прозвище так же числилось среди рисунков. Имелась ещё обветшалого вида тетрадь, в которую молодой полярник так же делал не связанные с реальностью зарисовки, отображавшие то чьи-то неузнаваемые искажённые лица, то комичные и гротескные сцены расправы над какими-то людьми, среди которых была даже обнажённая женщина. Так же имелись разрозненные записи с датами их написания, в которых, в основном, кроме таявшего в последние месяцы веса молодого полярника и неказистых рифм грубых стихов, ничего не было. Салага изнывал от ожидания и неопределённости, впрочем, как и все заложники ситуации – Ломак словно физически чувствовал тоску молодого человека, его уныние. Быстро пролистав тетрадь до конца, Ивлин задержался взглядом на коротких строках, пронизанных отчаянием и записанных беглым почерком, очевидно, незадолго до отбытия Эйдана в бухту Макаллена:

«Мы хлеб воруем друг у друга,

В глаза не смотрим – смотрим в спину,

Луны дождёмся полной круга…

Ты превратишься в крысу, а я в псину».

Ломак несколько раз перечитал острые, как бритва, строки и встретился с собственным отражением в зеркале – отвратительная ритуальная маска палача, уже взошедшего на эшафот.

– Ты превратишься в крысу… – повторил он не своим голосом и ужаснулся тому человеку, который произнёс эти слова.

Свой обыск с пристрастием, начальник продолжил с потаённым чувством разоблачения, будто на страницах тетради молодой полярник явно догадывался кто есть кто. «В крысу… ты превратишься в крысу!» – всё повторял про себя Ломак, роясь в чужом шкафу. В прикроватной тумбочке Ивлин нашёл компактный альбом, а в нём пару десятков, вероятно, семейных фотографий Эйдана Ридза: несколько фото миловидной девушки, пара фотографий строгой женщины и наибольшее количество карточек подтянутого мужчины – судя по выправке и стрижке отставного военного. Окинув внимательным взглядом тщательно изученную комнату и найденные вещи, начальник никак не мог отделаться от мысли, что находится в убежище беглеца, наскоро отправившегося на край света.

– У него ничего нет, – промолвил Ломак тихо и со злостью, адресуя свои слова тому «пауку под лестницей».

Тот и впрямь появился, явив из тени сознания крючковатый нос. Ломак всячески не хотел отождествлять себя с гнусным «незнакомцем» даже оставаясь наедине со своими мыслями.

«Это лишь доказывает, что паренёк что-то скрывает, – так должно быть шуршат крупинки в песочных часах, отмеряя время. – Я бы на твоём месте поискал ещё. Ты совершил глупость, отпустив салагу, не соверши ещё одной накануне… накануне».

– Ну, скажи! Скажи это слово, тварь! – Ломак бросился к зеркалу, и вонзил обезумевший взгляд в отражение. «Покажись! – требовали его глаза, – Покажись мне!»

«Когда тебя спасут, – подал вкрадчиво голос „паук“ из-под лестницы, – а ведь мы не сомневаемся в этом, не так ли? Так вот, когда это произойдёт, нам необходимо доказательство непричастности к гибели этих двоих. Ты же не хочешь, чтобы тебя нарекли „людоедом“, когда спасатели не обнаружат на станции никого кроме тебя – таков ведь план! А ты действуешь не по плану! Не по плану! Ты его отпустил, и рискуешь остаться без вездехода и алиби! Что ты ответишь, когда тебя спросят про второго? Что ты ответишь, когда нас спасут?»

– Надеюсь, что спасут только меня! – пролаял Ломак, сжав кулаки, и направился к двери. Обернувшись, он искоса глянул в зеркало, но только так, чтобы не встречаться с собственным отражением взглядом. – А ты, гнида, останешься здесь!

Забинтованный спящий Корхарт походил на обрубок берёзы, нелепым образом оказавшийся в постели Рона. Ивлин изучал израненного забинтованного друга сквозь притворённую дверь, не входя в комнату. Тяжёлый взгляд начальника сначала ощупал серое худое лицо Рона, его неряшливую бороду, жалкие усы, затем сполз на едва заметно вздымавшуюся грудь, накрытую одеялом и овчиной. Из-под шкуры виднелась сжатая в кулак рука Корхарта с побелевшими костяшками – создавалось впечатление, что полярник испытывает боль даже во сне. От этой мысли Ломак тряхнул головой и внезапно заметил полуоткрытые глаза друга, за которыми тот молча прятал мученический взгляд. Какое-то время мужчины смотрели друг другу в глаза, но не выдержав «схватки», начальник глянул себе под ноги, а когда поднял глаза, Корхарт уже уснул или делал вид, что спит.

Направляясь в комнату связи, Ломак замер у двери кладовой и машинально тронул ручку. Ему не требовалось заходить в тесное помещение, чтобы освежить в памяти образ роковой склянки с подзабытым, за долгие года, названием реагента, который, – как он считал всё это время, – давным-давно не выпускается и успешно заменён более совершенным и безопасным аналогом. Так он считал всё это время… «Кто-то из смены Макгрегора, – твердил он себе в тот вечер, когда случайно заметил склянку на полке. – Раньше банки не было! Кто-то из его смены притащил банку сюда!.. Это же яд, мать его, яд! И он не выводится… нет, не так, – он не обнаруживается в теле! Да, чёрт возьми, именно так! Я точно это знаю!» Пожалуй, именно в тот момент где-то в глубине сознания распрямилось нечто, рождённое вскоре после обрыва связи, забитое плетьми морали и палками совести. Невзирая на побои (а Ивлин лупил чудовище изо всех сил, – а в тот момент даже ожесточённей прежнего), страшный тёмный обитатель сознания негромко сказал, что знает способ, как спасти жизнь им обоим…

Ивлин беспомощно оглянулся, будто дверь тянула человека магнитом, и старательно отёр руку о штаны. В ладони снова вспыхнул недавний фантомный зуд: высыпанное из склянки на ладонь вещество жгло сознание огнём – сомнений быть не могло! Кто-то из работников станции по незнанию, приволок на базу смертельный яд!

Тягучий тихий вечер поглотил, опоив начальника станции тяжёлым ожиданием и потаёнными мыслями. Горький табачный дым сбился под потолком комнаты в плотный недвижимый туман. Ломак тяжёлым взглядом всматривался в сизую трясину над головой, изредка взмахивал рукой в попытке разогнать пелену. Всё ещё тлевшая в сжатых губах сигарета практически догорела и опасно приблизилась раскалённым огоньком к отросшим усам Ивлина, однако мужчина, казалось, этого даже не замечал. Хмельной взгляд полярника карабкался в табачных клубах всё выше и выше, явно боясь сорваться вниз и разбиться о безвыходность.