Ний Хааг - Совершенство

На нетвёрдых ногах полярник поднялся и побрёл в свою комнату, однако возле двери Корхарта задержался и прислушался. Не отворяя дверь, он коснулся щекой стылых досок и простоял долгое время, пока из глаз не потекли слезы.

– Это не больно, – шептал он, – это не больно совсем. Не больно… Наступает сонливость, тихо и мирно, понимаешь? Так сказал Папс… так сказал Папс…

Ему вдруг стало отвратительно от собственного голоса; от собственного дыхания и, особенно, от собственного существования. Мысль о том, что ему придётся отравить лучшего друга, который всеми силами пытается выкарабкаться, неожиданно остро пронзила сердце. Однако даже в эту секунду в голове вновь возник образ чьего-то присутствия. Казалось, стоит резко обернуться – и ещё можно будет успеть заметить исчезающую тень мерзавца! Скрипучий голос рассудительно зазвучал: «Ты же прекрасно понимаешь, что пропажа со станции сразу двоих коллег будет слишком подозрительна, – прислушиваясь к тихому голосу, Ломак пытался представить его хозяина худым, высоким и лысым, с серпом вместо носа и вибрирующей нитью на месте губ – максимально не похожим на самого себя. – А так, тебе не придётся ничего объяснять: они замёрзли, и всё! Ты их нашёл замёрзшими – вот они тела. Когда салага вернётся и всё будет кончено, нужно будет обоих вытянуть на снег после того, как отрава подействует. Да, и смотри: травить нужно сразу двоих, так как другой может заподозрить…».

– Заткнись, пожалуйста, заткнись! – гаркнул Ломак в раскрытые ладони, и, испугавшись собственного крика, зажал рот.

Из-за двери послышался слабый человеческий стон и всхлип потревоженной кровати.

– Ив?.. – донеслось тихо из комнаты Корхарта. – Ив, это ты?

Ломак отшатнулся от двери и кинулся по коридору в свою комнату. Всё то время, пока сон не сковал хмельное сознание начальника станции обмороком, мужчина метался в постели, как в бреду повторяя слова, что он не станет убийцей. Он грязно ругался и проклинал советчика в голове, а затем стал ему угрожать, что завтра же выкинет отраву на снег… От такого решения мужчине стало легче, и он быстро уснул с чувством фальшивого облегчения на душе.

Уж почти минут сорок Ломак торчал в комнате связи, то срывая наушники с нечёсаной головы и делая записи в журнал, то снова накидывая тугой обод на затылок. Начальник жадно курил одну сигарету за другой, нервно хватался за органы управления радиостанции и принимался неистово вращать регуляторы частот. Затем Ивлин делал скорые записи в журнал и снова повторял свой обряд. Это его успокаивало. Время от времени он вскакивал с кресла и застывал в дверном проёме на несколько секунд – развернув косматую голову в коридор, Ивлин прислушивался: не зовёт ли его Корхарт? Сегодняшняя ночь выдалась особенно тяжёлой. Раненый всё время стонал, вдобавок, в бреду Рон расцарапал ногтями грудь и живот, да так сильно, что Ломаку пришлось привязать руки несчастного к кровати. Ближе к утру у Корхарта открылось кровотечение из носа, и Ивлин просидел у кровати друга почти час вытирая тому лицо. Чуть позже Рон очнулся и едва слышно позвал прикорнувшего рядом с кроватью Ивлина. Он попросил пить и спросил – почему его руки привязаны?

– Ты во сне чешешься, – объяснил Ивлин, смутившись, отвязав руки товарища. – Я боюсь, что ты разорвёшь швы.

Ломак придержал голову друга и помог испить воды. Рон пил жадно, проливая и отплёвывая большую часть жидкости. Ивлин терпеливо держал чашку у губ раненого, хмуро ощупывая взглядом заострённое и исхудавшее лицо. В памяти возник прежний образ друга – волевые и тонкие черты гладковыбритого лица, прямой насмешливый взгляд… Казалось, то был другой человек. «Тот» Корхарт остался на материке со своей семьёй и решил не возвращаться на Коргпоинт, как впрочем на материке остался и «тот» Ивлин Ломак, который так же решил не возвращаться на станцию… Здесь, на краю света, вместо двух друзей жили их жалкие помятые копии, которые вот-вот сойдут с ума.

– Ты снова закурил? – спросил Корхарт едва шевеля губами. – Старый ты мешок с костями…

– С чего ты взял? – Ломак отставил кружку и поправил подушку в изголовье раненого. Ивлин был порядком удивлён тем, что подопечный находится в сознании. Сердце внезапно наполнилось надеждой, что друг и впрямь выкарабкается, а в ответ где-то в закоулках сознания шевельнулась чёрная тень, шептавшая по ночам страшные слова…

– От тебя несёт табаком, – промолвил Рон едва различимо, – а ведь мы спорили, что ты сорвёшься!

Рон говорил тихо, с трудом проталкивая слова из горла; звуки мешались с тяжёлым сиплым дыханием и, казалось, что говорит астматик в период обострения своей болезни.

– Ты проспорил нам с салагой… Сколько дней продержался? Надо посчитать дни и отнять из твоих денег… Так сколько?

– Почти три месяца, наверно, я не считал, – ответил Ивлин хмуро. Он с тревогой заглядывал в лихорадочные глаза друга и боялся, что у того вновь кровь пойдёт носом. – Ты бы лучше помолчал, ты ещё слишком слаб.

Корхарт перехватил взгляд Ломака и тронул за руку:

– Я уже слишком слаб, так что дай мне поговорить… Где пацан?

– Позавчера поехал тюленей добыть. Должен к вечеру вернуться.

– Понятно, – Рон откинул голову и уставился в потолок. – Ты поаккуратней с ним, он что-то недоговаривает.

– О чём ты? – нахмурился начальник.

– Ему здесь не место, – пояснил Корхарт, с трудом произнося слова. – Он тут с нами, как в тюрьме, но и наружу не рвётся. Он здесь прячется, прячется и врёт нам. А может чего задумал, – добавил раненый, стиснув брови. – Сложная ситуация у нас сейчас, Ив… Будь с ним поосторожней. Не доверяй ему!

– Ты про его несуществующий роман, который он якобы пишет?

Раненый поморщился и попытался пожать плечами:

– Может и пишет, хрен его знает…

«Ни черта он не пишет! – крутилось на языке у начальника станции. – Я проверял!»

Корхарт тяжело вздохнул и продолжил мысль:

– Складно он говорил про роман, про Север и про нас с тобой. Поэтично, что-ли… Название мне понравилось даже, но вот только врёт он всё равно – про всё остальное уж точно! Боится он чего-то и скрывает что-то. Помнишь моего сводного брата из Денвера – Майкла? Он был у нас проездом в гостях, когда ты с Джейн вернулся из Майами и вы пришли в гости?

Ломак нахмурился и напряг память.

– Лысоватый, кажется… невзрачный такой и худой? Весь вечер молчал?

– Он самый. В тот вечер после вашего ухода он сильно напился и его, что называется, понесло… Он мне признался, что третий год не слезает с героина, потому что случайно убил человека.

Рыжие брови начальника станции удивлённо поползли вверх.

– Кто, этот тихоня весь вечер, пялившийся в свою тарелку?