Ний Хааг - Совершенство

– Ведь это после его выстрела перестал работать долбанный магнитофон в вездеходе, – продолжил Корхарт едва слышно. – Ты думал об этом?

– Мы это уже обсуждали…

– Нет-нет, я о другом!.. Чисто технически мы обсуждали, но согласись – в этом есть что-то мистическое!

Начальник станции закатил глаза и терпеливо вздохнул.

– Он оставил кофе на приборной панели. От выстрела, с его пуховика сорвало застёжку, и она угодил в стакан, который перевернулся и залил магнитофон – ничего мистического.

Дико выпучив глаза, Рон со страхом зашипел:

– В котором застрял его диск! Диск Робертса! С его музыкой, ты понимаешь?

Ивлин хотел было возразить, но видя всю тщетность спора, устало пожал плечами и повторил:

– Нет здесь ни мистики, ни тайных знаков… Просто неврастеник застрелился, да ещё и впутал нас в нехорошую ситуацию.

Сам того не желая, Ломак окунулся в тягостные воспоминания ненавязчивых расспросов полиции, последовавших по возвращению на материк, которые с каждым разом становились всё навязчивее… Отчётливо вспомнилось спокойное лицо детектива Миллиганна, его условно приветливая улыбка, от которой пробирал озноб, и его ледяной взгляд. «Вы что-то скрываете, мистер Ломак, – читалось в глазах детектива. – Вы, и ваш дружок, который нервничает. А он нервничает… как и вы!»

– Это я его убил! – прошептал Корхарт. – Я виноват в его смерти!

Возвращаясь из тягостных воспоминаний, Ивлин отстранённо возразил:

– Он сам выбрал для себя участь.

– Мы всем сказали, что он просто вышел на улицу и застрелился, – настаивал раненый. – Якобы у него была депрессия, но никаких предпосылок мы не заметили… Никаких подозрений… Просто вышел за порог – и всё! Мы так с тобой договорились, правда? Но ответь мне – тебя мучает совесть?

Ломак нахмурился и попытался промокнуть вспотевший лоб Корхарта полотенцем, однако тот перехватил руку и заглянул другу в глаза:

– Ответь мне! Совесть мучает?

– Какого чёрта ты всё это вспомнил?

– Я видел его! Он приходил за мной…

Ломак освободился от слабого захвата Рона и продолжил вытирать его лоб, отметив про себя насколько холодна оказалась кисть Корхарта.

– Ты был в бреду, – буркнул он, – всякое может привидеться.

– Я был в бреду, когда заряжал его ружьё, – прошептал Рон, едва разлепляя губы.

Ломак оторопело убрал полотенце от лица товарища:

– Что ты сказал?

– Я хотел, чтобы он застрелился…

– Мне тоже порой этого хотелось!

Рон сверкнул глазами и зарычал:

– Тебе хотелось, – а ружьё зарядил я!

– Не мели ерунды! – отрезал Ивлин, повышая голос. – Дружище, ты снова бредешь…

Усилием воли Корхарт дотянулся рукой до груди начальника экспедиции и сгрёб свитер дрожащей пятернёй.

– Мы его напоили накануне, помнишь? – зашептал он неистово. – Я поволок Робертса спать в его комнату. Потом вышел, и мы долго с тобой разговаривали… На самом деле я не мог дождаться, чтобы ты ушёл к себе! Я вернулся в комнату Робертса и зарядил его ружьё, а коробку с патронами сунул ему под матрас. Даже когда проспавшись, он бы и обнаружил заряженное ружьё, спрятанные в белье патроны помогли бы убедить его самого, что по пьяни он сделал это сам… Ведь после того, как Марк застрелился и ты нашёл коробку под его матросом, – тебя то они в этом убедили!

Обессилено рухнув на кровать, Рон замолчал тяжело дыша. Ломак смотрел на друга широко открытыми глазами, мысленно соглашаясь с каждым произнесённым им словом. Он отчётливо помнил вечер, о котором говорил Корхарт, помнил пьяные выходки Робертса и его двусмысленные шутки в адрес Рона. Помнил, как повиснув на плече Корхарта, когда тот поволок его спать, пьянющий Марк развязано произнёс «любовничек».

– Господи, но зачем?! – воскликнул Ломак. – Зачем ты это сделал?!

Силясь ответить, Корхарт несколько раз открывал рот, кусал потрескавшиеся губы, отводил глаза, вновь цеплялся взглядом за лицо друга и в итоге тихонько заплакал. Постыдная догадка закралась в сердце начальника, от которой Ломак не смог усидеть на месте и поднялся на ноги. Глядя сверху вниз на забинтованную голову товарища, не его измождённое лицо, в его глубоко запавшие глаза, в которых прятался страх, Ивлин понял, что его догадка верна. Ошарашенный, он сделал несколько шагов к двери, но задержался в дверном проёме и обернулся.

Повернув на подушке голову к стене, Рон лежал тихо и неподвижно. Собираясь с мыслями, Ломак заговорил могильным голосом с трудом подбирая слова:

– Ридз?.. Я что-то должен знать о тебе и…

– Да нет же! – простонал, не поворачиваясь Корхарт. – Нет, нет и нет! Глупость! Это была такая глупость, понимаешь? Помнишь то рождество, в тот год? Мы втроём напились до чёртиков и ушли спать, а он пришёл тогда…

– Я ничего не хочу знать! – оборвал Ломак тряся головой. – Замолчи, Рон!

Повернув голову и с трудом привстав на локтях, Корхарт яростно зашептал, прожигая товарища взглядом:

– А я хочу, чтобы ты знал, я хочу, чтобы ты это выслушал! Я не прошу тебя меня простить, понять или что там требуется в таких случаях!.. Это моя исповедь – выслушай! Он шантажировал меня, угрожал рассказать тебе, а потом и остальным, если я и дальше не буду принимать его внимание! Ты же знаешь – у меня семья… Я не знал, как буду смотреть им в глаза, тебе смотреть… Ты вот и сейчас на меня смотришь, как на ничтожество, которое в один миг из друга превратилось в педераста! Когда у него закончились таблетки и он стал хвататься за карабин, я увидел в этом выход, и я не жалею о том, что зарядил это долбанное ружьё!.. – Корхарт запнулся, рухнул на кровать и снова заплакал. – Зарядил, понимаешь, я его зарядил! – всхлипывал он. – Я не жалел тогда… Я теперь жалею! Потому что подыхаю! Подыхаю на краю земли и не увижу своего сына, жену не увижу!

– Ты поправишься, – попытался неуклюже подбодрить друга Ивлин. Он всё ещё был ошарашен откровенным разговором с Роном. – Ты выкарабкиваешься потихоньку…

– Заткнись, приятель! – сокрушённо оборвал Рон, глядя в потолок. – Я умираю, и мы оба это знаем. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал… Ты ведь не откажешь своему старому другу? Сколько мы с тобой вместе, а? Помнишь, как меня на льдине унесло, а ты с Диланом организовал поисковую операцию? Четверо суток меня мотало по океану… Представляешь, я тогда из палатки вышел и не пойму: ещё вчера берег был, а теперь нету! Я все эти дни с одеждой разговаривал, которую ребята оставили. Чтобы переключиться, чтобы отвлечься! Развесил в палатке и разговаривал. Коннели, запасливый ублюдок, в то утро унёс с собой два комплекта верхней одежды, так я, не найдя ничего из его вещей, свернул одеяло сарделькой и посадил на кровати. Нахлобучил сверху шапку – получилось смешно. Я молился, чтобы компрессор да генератор не заглохли…