Мария Рыбакова-Кремлёва - Уля умерла

Но потом бахнул кризис. Обжились. «Обвал рубля, Украина, санкции», – лилось из каждой щели. Мне в принципе было плевать, в обычной жизни я не сразу заметила перемены. До регионов даже проблемы докатываются медленно, как модные тенденции.

По-настоящему я насторожилась, только когда региональные бутики стали один за другим закрываться. То и дело на знакомых окнах в пол появлялась вывеска «Аренда», а рекламные полосы в нашем журнале стали слетать одна за одной. И спустя полтора года после нашего салюта шампанским над ипотечным договором редакцию моего журнала закрыли. Тогда у меня громыхнуло по-настоящему. В тот вечер я пришла домой с ощущением, что проглотила большого слизня, который застрял где-то чуть ниже горла. Молча упала на свой икеевский диван и пролежала так, не двигаясь, до утра. В голове звучал голос издателя: «Долги, зарплата будет позже, последние средства ушли на печать последнего выпуска журнала». Я даже не помню, как сказала об этом Диме. Ладно хоть всю рассрочку успели закрыть.

Искала работу – и ничего, кроме отказов. Людей сокращали, а не нанимали. В голове красной датой висел срок ипотечного платежа – через две недели. Модные кафешки не платили месяцами. Я бесилась, огрызалась и наконец стала отказываться от одного проекта за другим. Решила, что надо отдать все силы на поиск одной и постоянной работы – без задержек, с суммой, которая покроет все расходы. Диминой зарплаты хватало только на еду, садик и квартплату. С каждым днем я всё сильнее чувствовала себя врагом своей семьи за то, что настояла на кредите, который повис над нами, как топор, в такое неподходящее время… Жили бы на старой квартире, пробились бы как-то. А теперь… Когда подошел платеж, мы соскребли все старые заначки и оплатили ипотеку. На следующий платеж денег не было.

Несколько недель – и ни одной хорошей новости. Ни капли удачи. Мои надежды возрождались и умирали каждый день. Тишина после собеседований. Оптимизм таял, розовые очки пошли трещинами. Тогда-то я и провалилась в свою яму. Я больше не хотела надеяться, не хотела верить, не хотела радоваться. Хотела только не думать.

…В день своей смерти, сразу после мысли о дне рождения детей, я приступаю к этому новому любимому упражнению: не думать, не думать . Лежу с закрытыми глазами и жду, когда зазвенит Димин будильник. Договорились, что детей в садик сегодня отведет он. Надо попытаться снова заснуть.

В тишине громко тикают часы. Чтобы не слышать их, хочу повернуться на бок и накрыть голову подушкой. И не могу. Странная тяжесть во всём теле, будто меня накачали снотворным. Не могу определить, в какой позе лежу. Пробую открыть глаза – не выходит. Меня что, парализовало? Ощущения похожи на потерю управления машиной. Подушка безопасности стремительно бьет в лицо, и ты больше не понимаешь, в какой плоскости находишься. Холодная пустота внутри. Хочу замычать, но по-прежнему – только тиканье часов и проезжающие вдалеке машины. И тут тишину раздирает взрыв будильника.

Дима встает и выходит из комнаты. Вот он будит детей, дает им команды на умывание и одевание. Я – одно большое ухо. Мысли мечутся в голове так, что ни одну невозможно ухватить. Матвей с Андреем, как обычно, препираются, тянут время, хнычут, что не хотят никуда идти. Копошатся в прихожей, выпрашивают в очередной раз взять своих супергероев в садик. Лениво возмущаются, что нельзя. Наполняют пыхтением весь дом, когда наклоняются натянуть резинки штанов на ботинки, пихаются, шуршат дутыми рукавами. Выходят из квартиры. Ключ поворачивается в замке. Резкая тишина.

Что со мной?!

Через нестерпимо долгие полчаса возвращается Дима. Подойди же ко мне! Бренчит на кухне посудой – готовит себе завтрак. Изо всех сил стараюсь издать какой-то звук, пошевелить хоть пальцем, но ничего не получается. Неужели он так и уйдет на работу, не заметив, что со мной?

Нет. Перед тем, как уйти из дома, Дима всё-таки подходит ко мне…

Дима наклоняется поцеловать Улю и резко отстраняется. Слегка трясет её за плечо. Кривит лицо, прижимается ухом к Улиной груди и одновременно берет за руку.

– Уля, Уля… – бормочет он, чувствуя, как мир вокруг улетает куда-то, словно проткнутый воздушный шарик, а он остается с неуловимо изменившейся женой один на один.

Что-то не так, что-то не так – пульсирует в Диминых мыслях, когда он трясущимися руками гладит Улю по плечам, лицу, осторожно убирает волосы за уши. Она лежит на спине, глаза закрыты, голова немного повернута к стене. Дима пробует наклонить голову к себе, но она вдруг оказывается страшно тяжелой и безвольно возвращается в прежнее положение, как только он её отпускает.

…Я откидываю все лишние мысли и жду хоть чего-нибудь. Что, черт возьми, происходит?! Через мгновение я слышу грохот, с которым Дима рушится рядом на колени. Его сдавленный плач, приглушенные телефонные гудки. Когда на том конце берут трубку, мой муж, тяжело дыша и всхлипывая, чужим голосом говорит, что его жена умерла.

– Она на что-то жаловалась? – спрашивает у Димы докторша лет за пятьдесят. Хриплый голос, качание головой. Докторша прокашливается сигаретным дымом и подозрительно смотрит на Диму, сидящего истуканом на диване рядом с Улей. Взъерошенные волосы, стеклянный взгляд.

– Н-нет, – растерянно и тихо отвечает он и оживляется: – Хотя знаете, она была такой подавленной в последнее время, – осекается на этих словах и судорожно вздыхает; прячет лицо в ладони. – Не знаю… – приглушенно стонет голос из-под сомкнутых рук.

– Может, чувствовала, – смягчается докторша скорой. – Знаете, такое бывает. В любом случае нам придется забрать её для выяснения причин смерти.

…В голове звенит оглушительная тишина. Пока мы ждали скорую, время тянулось как застывший мед. Казалось, стрелки часов увязли в липкой массе, и вместо привычного тик-так звучало: тииик – гулкая тишина – крики за окном – шорохи – стук в моей голове, пауза, во время которой можно спеть песню, если бы только хотелось петь – тааак – бесконечное ожидание – лай собак где-то во дворе – тииик…

Я слышала, что Дима рядом, где-то в этой комнате. Иногда его надрывные вдохи и выдохи были совсем близко, иногда – дальше, порой – совсем затихали…

Дима ходил кругами, периодически останавливаясь рядом с Улей. Её тело одновременно притягивало и отталкивало его. Он узнавал свою жену и не узнавал. Ждал врачей, только чтобы не оставаться с Улей одному. Но и оставить её одну в комнате не решался. Еще круг – от края дивана до стены и шкафа, потом к окну и снова к дивану. Еще круг. Иногда на его пути попадались игрушки Матюши с Андрюшей, и Дима пинал их к стене, стараясь не думать о том, что вечером ему нужно забрать детей из садика.