Сергей Кучерявый - Сезон Дождей. Роман

– Список на столе, все я там подробно написала. Еда там же.

Монотонно и серо проговорила женщина усталого склада.

– Угу.

– Опять ты суррогат глотаешь. Как я устала, Господи. Сколько можно, два месяца прошло, а ты каждый день бабулю поминаешь. Да так, что себя порой забываешь. И я с тобой себя давно забыла. Про коптильню не забудь! Опилки ночью подкинь. Завтра заказчик за салом приедет.

– Езжай уже. А Калачиха сволочь. Мало того что жадная, ей лень стало спирт разбавить. Наливает в чебурашку 200 грамм, сами мол, разбавляйте. Вонючий какой-то.

С грубоватым, поникшим взглядом, мерно, не спеша соединяет жидкости щетинистый мужик. Доливая колодезную воду ковшом в бутылку из ведра. Уставший Тима. Уставший много лет назад. Не от труда уставший, хоть трудов достаточно, чтоб смело уйти баттерфляем в спиртовой запой. Лишь ежедневно поддерживая форму. Особенно после кончины их единственной с сестрой бабушки.

– У нас родни нет в городе?

– Откуда? Ты же сам знаешь, что нет.

– Вчера сон приснился. Такой как наяву. Там это, короче, дом наш, но времена те еще, давно короче. И пацаненок в нем, то ли брат наш, то ли племяш. Я так и не понял. Потом город, парень какой-то, но я почему-то знаю что это тот шкет мелкий. Вырос наверно. И это, за спиной у него этот, на веревочке рупор, как его, мегафон,

громкоговоритель короче. И он его берет и что-то говорит в него. Причем говорит в облако. Обычное облачко и он, прикинь, ему что-то вещает. Потом облако начало капать немного, ну оно же облако. А он такой за голову хвать и давай, как юла крутиться сидя на заднице. Как дурачок. Хрень какая-то. Но так реально все было.

– Тима, брат, давай меньше заливай в себя. А то бабуля померла, ты от сивухи этой дурачком еще станешь. Что я делать буду? Нет, я не лечу тебя. Серьезно тебе говорю, притормози.

– Надя! Собралась на работу? Давай топай. Да, и позвони, скажи, что сало и мясо копченое можно завтра в обед приехать забрать.

– Хорошо. Пока.

Взгляд на мир, на его часть или общую картину детскими глазами, сказать, что он полярно другой? Ничего этим не сказать. Весь мир живет, дышит, шажками переплетая тропки и истории. Рождая на ровном месте шквал ярких эмоций, что взрослому, увы, уже не постичь. Как тот мальчик у Чехова в «Степи». Он увидел, пережил целую жизнь, ее разобщенную череду интересных и захватывающих дух событий. Всего лишь из одной унылой поездки, по оценки взрослого, замыленного взгляда. Что такое время? Да оно все, все мое. Все! Мое! Без сроков и условностей, проводя безвылазно часы напролет в речушке до синевы губ, делая вылазки за трофейными ягодами и фруктами к надумано злому соседу в сад. Странному из детских небылиц, с устрашающим ружьем, заряженным солью. Тем самым придавая особого кайенского перца детским ощущениям. И рассказывая леденящие истории подле костра, жаря хлеб, запекая картофель и всегда, всегда безудержно смеясь. Захлестнуло волной воспоминаний о счастливой поре, сидевшую ночью на работе Надежду. Посменная работа на проходной комбината не сулит ни яркой жизни, ни какого-либо развития. Вероятно мертвая точка. Но и эту работу кто-то должен делать. Так уж устроен мир, что не бывает пустот, не в привычном, видимом мире, не в макро, микро, квантовом и многомерных измерениях. А воспоминания, делают счастливым даже сносное пребывание в реальности. Память, как барабан

револьвера «Русской рулетки», хаотично выдвигает на передний план все то, что посчитает нужным. Не погружаясь в переходный возраст дочери, закидоны пропадающего брата, внезапными воспоминаниями из детства у бабушки, всплыли картинки, идентичные из сна Тимы.

– Стоп. Я поняла. Я вспомнила.

Одернула сама себя Надя. Вот от чего я и детство, и реку вспомнила. Точнее, даже ближе к юности. Мальчишка, тот мальчик, снившийся Тиме, он же был. Был там мальчик. И да, он из города. Он внук деда, с которым бабушка жила. Он нам-то не родной, и мы не родственники с этим пацаненком. А лето проводили вместе. Да-да, точно, – восхищалась Надя, озаряя эмоциями серую кабинку проходной. А дед то и построил нашу шикарную коптильню. С особыми приспособами и хитростями, что по сей день в очередь к нам выстраиваются. Только с пацаненком, как же его, а, Леша, только с ним постоянно что-то происходило. То рак его цапнет, то ногу судорогой сведет в воде, то молния рядом ударит и стог сена загорится. Странный какой-то мальчик.

Жар и бред выворачивали нутро, сменялись ознобом. Последствия ночной прогулки под ливнем. Туман в голове начал развеиваться лишь к концу недели постельного режима. Лучшее место, где можно спрятаться от мыслей, раздумий, терзающих сознание, это, конечно же, работа. Гораздо эффективнее способствует тяжелый физический труд, но и мое отсутствие наплодило ворох предстоящей рутины. Кэт продолжала вещать день за днем, пока я разгребал и за себя и за курортного жука Степаныча. Кэт внесла свою лепту в плотность эфира. Классический вечерний «Стол заявок» с обаятельной Кэт, набравший быстро свою публику.

– Леша, а тебя потеряли. Аудитория то беспокоится. К тому же я обмолвилась, на свою беду, что ты мол на больничном. И тут же пожалела. У тебя целая орда поклонниц оказывается. Они меня засыпали сообщениями. Интересуясь, переживая, настаивая на их участии в твоем скорейшем выздоровлении. Пришлось их оповещать в прямом эфире о твоей поправке.

– Смешно, но приятно.

– Смешно ему. Меня чуть не порвали. Да ревнивые такие.

– Это, скорее всего девушки подростки. Их повадки. Я для них блаженная высота. Взрослый парень, даже мужчина, только его голос. И для них это самое то, портрета моего нет, мы же не в ящике с новостями, вот каждая и рисует под обожаемый голос свой, идеальный портрет в воображении. А фантазии и амбиции у них дай Бог. У нас есть шикарный козырь. То, что мы бойцы

невидимого фронта и в лицо нас не

знают, а знали бы, то и домой ума хватило бы припереться. А тебя тоже бы вычислили. И твою прелестную, милую мордашечку расцарапали бы. Ревность да максимализм.

– Чего ты ржешь? Ну, вообще не до смеха. Ну, правда.

– У тебя появился поклонник?

– Скорее маньяк. Точно извращенец какой-то.

– Ну не фантазируй, говори что случилось?

– Повадился писать на портал мужик. Пошлости, да в подробностях. Про чулки, про уединение в офисе, куча фетиша. Главное пишет не в вечернее шоу, а днем. Рабочий день в разгаре, а он такое присылает. Нет, оно конечно занятно. Экстремально, даже романтично, в неком смысле, но это когда пишет близкий человек, ну или хотя бы знакомый. А тут мой голос ему стал идеалом. Страшно же. Возьмет подкараулит, а потом как идеализирует в подъезде. Страшно.

– Я тебя умоляю. Логику включи. Смотри, тут обратная ситуация. Он старше и ты его некий юный идеал. По крайней мере, ему так грезится. Он никакой не маньяк. Он пишет только днем. Ни разу не написал вечером?