Нил Овадда - Пляжный батальон, невыдуманные истории и ненаучная фантастика

– Возьмите двух бойцов и пройдите по телефонному кабелю до дороги. Подойдете к дороге – будьте осторожны. Из леса не высовываться. Телефонисты не вернулись.

День набирал силу. Некоторые бойцы на берегу снова стали купаться. Володя и остальные штабисты был у блиндажа. Тут же был и капитан Круглов. Разговоров почти не было – в воздухе висело напряженное молчание.

Внезапно Володя заметил, что все стоящие у штаба стали прислушиваться. Откуда-то с востока, далеко из-за леса, доносился шум. Лес сильно скрадывал звук, поэтому понять, что это за шум, было трудно. Но все больше казалось, что это – артиллерийская стрельба.

– Все-таки, война – сказал капитан.

– Могут быть и маневры с учениями – ответил замполит.

– Не похоже. Зачем столько немецкой техники и солдат на учения? А вот на то, что бой там идет, похоже. Там километрах в десяти по дороге как раз стоит батарея, приданная нашей дивизии. Вот они и схлестнулись огнем с немцами.

– Товарищ капитан, не поднимайте панику. Стрелять могут и на учениях. А сколько немецких войск в них должны участвовать, нам с вами знать не положено.

Было видно, что капитан снова хотел что-то возразить. Очевидно, тон замполита капитана раздражал, и он с трудом сдерживался. Однако, этот спор был прерван совершенно драматическим образом. На лесной дороге появились командир взвода и двое бойцов, посланных вдоль телефонного кабеля. Они еще не успели сказать ни слова, но тем, кто был у штаба, стало ясно, что случилось нечто очень плохое.

По словам Володи, командир взвода пытался доложить по форме комбату, но не мог. Он дрожал, задыхался и заикался. Сказывалось огромное нервное напряжение, да еще, вероятно то, что они часть пути бежали. Оба бойца молчали, но было видно, что они в таком же состоянии. Понять их можно – то, что они увидели, они увидели первый раз в жизни.

Постепенно из сбивчивых фраз командира взвода картина становилась ясна. По правой дороге по-прежнему идут сплошным потоком немецкие войска. Помня приказ комбата «не высовываться», они подползли к краю леса у обочины дороги и увидели обоих телефонистов, лежащих в неестественных позах на безлесной полосе. В том, что они мертвы, не было сомнения. Вылезать на открытое место разведчики побоялись. Они смотрели на тела телефонистов, но никаких движений, или других признаков жизни заметно не было. Да и нелепые позы говорили о смерти.

Разведчики ушли. Несколько минут висела грозная тишина. Каждый, видимо, пытался осмыслить для себя открывшуюся страшную правду. Тишину нарушил капитан Круглов:

– Так что будем делать, комбат?

Все невольно посмотрели на комбата. Было очевидно, что он растерян. Связи со штабом полка нет. Перед фронтом батальона противника нет. На курсах поведению в такой ситуации его не учили.

Наконец, он взял себя в руки. Голос его вдруг стал более жестким:

– У меня есть приказ оборонять этот участок границы. Другого приказа у меня нет.

Все почувствовали, что это – команда. Похоже, что Круглов хотел что-то сказать. Но промолчал. Снова повисла напряженная тишина.

Наконец комбат приказал ординарцу:

– Вызови ко мне командира третьей роты.

И к Володе:

– Позовите старшего лейтенанта Симченко.

Симченко командовал второй ротой. Его землянка была всего в двухстах—трехстах метрах от штаба вниз по реке. А до расположения третьей роты надо было идти около километра. Комбат повернулся к Круглову и замполиту:

– Придут командиры рот, будем решать, что делать.

Конечно, сказал Володя, комбат не обязан (и даже не должен) проводить совещания и голосования. Ведь он, и только он, отвечает за судьбу батальона. И в конечном итоге все решает его приказ. Но посоветоваться со старшими командирами батальона он, конечно, может. Однако в этой ситуации слова комбата стали еще одним подтверждением того, что он растерян.

Пришли командиры второй и третьей рот. Вместе с замполитом и капитаном Кругловым они сели за стол под навесом. Во главе стола сел комбат. Володя и еще три – четыре человека сидели за другим столом и напряженно ожидали результатов совещания.

Но совещание так и не началось. Вернее, началось с нескольких слов, которые успел сказать комбат, когда случилось самое страшное. Слева выше по реке послышался гул самолетов. Он быстро приближался. Все вскочили. И тут раздались пулеметные очереди. Все бросились к кромке леса, чтобы увидеть, что происходит. То, что они увидели, было ужасно. Вправо вниз по реке прямо над водой на бреющем полете уходили два штурмовика с хорошо видными черными крестами на фюзеляже, а внизу на песке лежали несколько десятков тел. Некоторые были неподвижны, другие еще судорожно двигались. А справа, из расположения третьей роты, снова послышались звуки тяжелых пулеметов.

На какое-то время всех находившихся у штаба охватило оцепенения. Володя говорил, что он не может сказать, сколько оно длилось. Может секунды, а может, и минуты. Тишину разорвал Круглов. Он громко выругался, помянув чью-то мать.

– Я в роту – крикнул он и бросился бегом по лесной дороге.

– Вы тоже в свои роты – хрипло приказал комбат. Оба командира рот быстро ушли.

Оставшиеся стояли у края леса и смотрели вниз на страшную картину. Некоторые из лежавших на песке полуголых людей вставали. Часть двигалась нормально, а часть – согнувшись, хромая, держась за живот, или за ногу. Было очевидно, что они ранены. К ним от траншей и ячеек бежали бойцы в форме. Одни стали поддерживать раненых и помогать им дойти до цепочки ячеек, другие – наклонялись над телами, все еще лежащими неподвижно. Через некоторое время стоящие у штаба увидели у воды батальонного фельдшера Гуреева. Вскоре в толпе, образовавшейся на берегу, заметили и одну из его помощниц – санитарок.

Володя подчеркивал, что он находился в каком-то ступоре. Он все хорошо видел, но осознать происходящее не мог. Для девятнадцатилетнего парня это было, конечно, страшное испытание психики. Впрочем, это было таковым и для всех стоящих рядом. Доказательством этому служило молчание. Никто не произнес ни слова – все молча смотрели на происходящее на берегу.

Володя не мог сказать, сколько времени они стояли так. Может быть четверть часа, а может – полчаса. Наконец комбат обернулся к замполиту и сказал:

– Василий Петрович, пойдем в блиндаж. Поговорим.

Они разговаривали минут сорок. О чем конкретно, Володя, конечно, не знает. Но оба вышли из блиндажа хмурые. Как раз в это время появился капитан Круглов.

– Товарищ комбат, разрешите доложить. В моей роте потерь нет.

Комбат что-то неразборчиво ответил. Видимо, подтверждение правоты капитана в их споре с комбатом по поводу пляжного батальона несколько дней назад ударило по самолюбию комбата и добавило к огромной психологической перегрузке, которую он уже испытывал.