Катерина Гашева - Штабная

– Любопытство – грех штабиста, карьериста и юриста.

– Есть чистописание, а есть чистоговорение, – Машка улыбнулась, – говорят, его даже стали преподавать японским школьникам.

– Просят говорить начистоту?

Плотва сиял своей широкой улыбкой. Он сидел большой и нескладный – одни локти и колени – в кресле. И временами крутился то вправо, то влево.

– Вы ведь вундеркинд?

– Теперь принято говорить «вундер», а вы и до этого добрались? Ну-ну.

Плотва посидел немного, а потом разговор начался по-настоящему.

– Иногда мне кажется, что тебя воспитали не мы с папой, а синус с косинусом.

– Интегралы лучше, – Кирилл Плотвинин поцеловал маму в щеку, взял яблоко, нож и стал аккуратно счищать кожуру.

Ему в ту весну было четырнадцать, и через две недели он должен был окончить школу экстерном.

– Откуда в тебе это?

– В семье не без урода, такая вот порода, – Кирилл закончил с яблоком, вымыл под холодной струей стакан и сунул яблоко в жерло соковыжималки.

Ему было весело. До завтрака он уже решил одну интересную задачку и теперь ощущал приятное чувство законченности и заслуженного отдыха. Скоро оно испарится. Кирилл это уже давно понял, и нужно будет искать еще одну задачку.

Сок полился в стакан. Запахло кисло и приятно.

– Мам, а ты знаешь, что железо из яблока не усваивается? Потому что оно несвязанное. А усваивается, например, из кураги.

– Зачем же ты пьешь этот сок?

Мама закрыла крышкой что-то скворчащее.

– Потому что он вкусный. И потом, я не умею делать сок из кураги.

Кухня пахла свежестью. Маме как-то удавалось поддерживать этот запах, что бы она ни готовила.

– Ты куда-то идешь сегодня? – спросила она.

– Пока не знаю.

Кирилл уселся на стуле и стал пить. В школе дела ладились, его не обижали, но и не звали особенно с собой. Он и не рвался. Он думал о плоскостях. Мир состоял из плоскостей, и у них были свои законы, даже не законы, а за-ко-но-мер-нос-ти. Кирилл любил это слово.

В детстве он ходил с отцом на рыбалку. Сидел и рассматривал крючки. Загибы. Папа называл их «загогулины». Зато опасная плоскость крючка тоже была плоскостью. И это было здорово.

В аллеях были другие плоскости. И объемы. Кирилл бродил туда-сюда. И заглядывался на девушек. Они тоже чувствовали весну и улыбались загадочно, и на них уже не было тяжелых курток. Кирилл садился на скамейку и думал о плоскостях, мелких крестиках иксов в тетрадях.

– Дуры, – сказал кто-то и сел на скамейку, – напялят короткие юбки и думают, что могут вертеть нами, как хотят.

Это был долговязый студент – значок столичного вуза сверкал на солнце, такие значки называли «ордена».

Студент говорил в телефон. Мимо пробежала девушка в клетчатых шортах и ветровке, она явно спешила и держалась за свою сумочку так, будто сумочка помогала ей держать равновесие. На таких каблуках стоило держать равновесие.

– Чего пялишься, малявка? – спросил студент и сунул телефон в карман.

– Вы мне? – спросил Кирилл нарочно бархатным голосом.

– Тебе, тебе, – студент закинул руки за голову. – Вот шельмы, – сказал он в пространство и опять к Кириллу: – Ты тут сидишь и пожираешь глазами этих… вертихвосток.

Вдруг на лице у него заиграла широкая улыбка.

– Лидочка! – крикнул он, вскочил и кинулся вглубь парка.

Кирилл почему-то часто это вспоминал. Память у него была почти абсолютная. Жаль, что абсолютность распространилась в основном на цифры. Номер значка студента был сто шестьдесят девять.

Древние греки пользовались особым пахучим маслом, нюхали один раз, чтобы запомнить, а когда следовало возродить что-то в памяти, откупоривали бутылочку с тем же запахом, и все всплывало. Кирилл всегда хотел попробовать, но никогда не успевал открыть свою ладанку с запахом. Она так и лежала нетронутая во внутреннем кармане кителя.

– Что вы хотите услышать, Мария? – спросил Плотва. – Я поступил в ВУЗ без экзаменов в пятнадцать лет. Однокурсникам соврал, что по блату.

– Зачем? – заинтересовано спросила Машка.

Они общались уже около часа, и только теперь Плотва заговорил окончательно серьезно. Он все время озирался, косил глазом, то и дело начинал хохмить или хамить.

– Я их просчитал. Нет, вы прикиньте, приходит малек – и на тебе! Самый умный. Вундер! Вау-вау, как мы рады!

– А так легче?

– А блатных много. Они несчастнее, чем вы думаете. Я сказал, что меня выперли из школы, что отец купил аттестат. Конечно, они допетрили, но не сразу. Потом уже друзья появились. Мне пятнадцать было. Они, как прознали, что я деточка-ромашка-вундеркинд-промокашка, так сразу устроили мне просвещение. Мы жили в общаге на втором этаже. Общага была только для мальчиков, девочкам наш факультет жилья не предоставлял. Их и было-то мало, они жилье снимали, одна спала в газетном киоске, некоторых незаконно прятали в комнатах парни. Так что не мы в окна к ним лазили, а они. Они легкие, одна почти по стенам бегала. Мы простыню спустим, она вцепится, мы втянем. Веселуха! Мне мать, когда уезжал учиться, сказала: «Не высокомерничай и предохраняйся». Я так и делал. Короче, они тогда позвали девок-старшекурсниц, взяли алкоголя и напоили меня. Это теперь я свою дозу знаю в миллиграммах. А тогда… в общем, легли мы с этой девчонкой, ну как там первый раз – тык-мык. Она от меня в слезах сбежала. Говорит, никто меня во время секса «на вы» не называл. Соседи по комнате ржали до слез. Вот такой вот первый опыт, товарищ психоаналитик.

– Какой я психоаналитик, – Машка поморщилась.

Крысенок чем-то загремел внутри клетки.

– Крысы поведенчески очень нам родственны, – сказал Плотва.

– Я знаю.

– Ага, завели себе модель человека?

Машка пожала плечами и включила чайник. Чайник недовольно зашипел.

– А все-таки как вы тут оказались, Кирилл? Только не говорите: «стреляли».

Кириллу исполнилось восемнадцать к концу третьего курса. Они кутили до утра. В три часа ночи зазвенел колокольчик, привязанный к оконной раме.

– О! Кто-то пришел! Наверно, Лиза.

Они опустили простыню и втащили вдвоем на подоконник ночную гостью. Она была в сером плаще, длинной расклешенной юбке.

– Я вам принесла сигареты, вечно вам их не хватает.

– Лиззи, ты всегда знаешь, что принести.

– Не тортики же вам приносить, в самом деле, мальчики, – сказала она и улыбнулась.

И Кириллу стало нехорошо, как будто алкоголь ударил в голову сильнее, чем обычно. Он попытался понять, что с ним. Он привык анализировать свое состояние.

Лизу чмокнул в щеку рыжий сосед Кирилла, Костя. Лиза обняла и поцеловала девушек, которые сидели на кровати. Оказалось, они подруги.

– Кто она? – спросил Кирилл украдкой у Кости.

– Лиза? Пятикурсница. Восстановилась недавно.

Часа в четыре Кирилл вышел покурить. Балкон был на три этажа выше, и Кириллу пришлось подняться по пустой лестнице. Он подошел к металлическим перилам и замер. Светлый сумрак окутывал окраину. Весь район как на ладони. Все, что так уродливо или безразлично, когда оказываешься рядом, отсюда казалось правильным, прекрасным. Кирилл испытал нежность к трамвайному кольцу, тревогу за железнодорожную насыпь, страх за покосившуюся карусель на детской площадке.