Лариса Тимофеева - Утопия о бессмертии. Книга первая. Знакомство

– Али это кто?

– Мой друг.

Мы молча постояли у михраба, устремив взгляд в священном направлении. Потом ещё раз обошли мечеть по кругу и присели на ковёр у колонны.

«Покой и свет… – подумала я, опершись спиной на колонну, – из окон льётся свет солнечный, данный человеку Богом, волей гения строителя храма, и правда, голубой – небесный. Внизу свет электрический, материальный, человечий. Два мира объединены в одном пространстве – духовный мир и мир материальный, точно так, как объединены два мира в теле человека, которые то спорят друг с другом, то сливаются в одно, но оба ведут человека по жизни. – Я закрыла глаза, проникаясь энергией храма. – Четыре сотни лет эти стены впитывают в себя чаяния людей, энергию их помыслов. Сотни тысяч верующих приносили и продолжают приносить сюда либо просьбу, либо благодарность Богу. После молитвы, поверив, что не одиноки на Земле, они уходят. Уходят успокоенными, с надеждой на лучшее».

Покидая мечеть, я переживала странный симбиоз чувств – восторг перед дерзостью человеческого стремления творить непревзойдённую Красоту, и одновременно я грустила о малом сроке, отпущенном человеку для творческого подвига – о скоротечности и хрупкости человеческой жизни.

Серёжа молчал, думал свою думу, не делясь со мной. Остановился у фруктовой лавки на колёсах и купил фрукты в подарок доброжелательной девушке-продавцу. Мы зашли в магазинчик, я вернула пальто, сняла платок и тоже отдала девушке. Она легко, с улыбкой приняла фрукты и пожелала нам хорошего дня. Мы ей пожелали удачной торговли.

В Айю мы тоже шли пешком. По дороге я набрала номер телефона мамы. Она почти сразу взяла трубку.

– Да.

– Мам, привет! Это я.

– Лида?! Ну что же ты? Обещала звонить… я вчера весь день ждала звонка.

– Прости. Вчера счёт времени потеряла, когда спохватилась, у вас уже поздно было. Прости.

– Спасибо, что сегодня звонишь! Ты приедешь?

– Да, мама, в ночь мы вылетаем. Как приземлимся, я позвоню.

– Ты одна?

– Я не одна, мама.

– Я Косте вчера звонила.

– Как он? – В памяти возник Костин растерянный взгляд, тот взгляд, которым он посмотрел на меня, когда в переходах аэропорта я объявила, что останусь с Сергеем.

– Я не знаю, Лида, как он. Переживает, думаю. Со мной говорил спокойно.

– Хорошо. У тебя всё в порядке?

– Лида, какой же у меня порядок, если родная дочь сбежала от мужа?

– Мам, мы завтра поговорим.

– Ну, ладно. Буду ждать звонка.

– Пока, мам.– И я прервала связь.

Сергей наклонился и шепнул:

– Всё будет хорошо.

Я кивнула: «Да».

По мере нашего приближения размеры Айи росли, вытесняя собой окружающее пространство. Ранее парящий над землей, собор при приближении подавлял монументальностью. Одновременно внутри меня росло волнение – внутренний трепет, благоговение перед встречей бог знает с какой древностью.

– Серёжка, мой разум отказывается воспринимать пропасть лет между нами и теми людьми, кто строил храм, кто пришёл на первую службу… Шестой век! Сколько это?.. тысяча пятьсот лет… шестьдесят поколений!.. – Я покачала головой, сражённая результатами нехитрого подсчёта. – А ещё раньше на этом месте стоял храм Артемиды – девы и богини плодородия, охотницы и покровительницы всего живого на Земле.

– Дева и богиня плодородия? Маленькая, это взаимоисключающие понятия. Так же, как охота и покровительство всего живого.

– Для нас, Серёжа! – не согласилась я. – Это для нас, воспитанных в однозначности понятий, древнейшие образы божеств, в особенности женских божеств, Артемиды или Кали, например, не просто не понятны, но абсурдны своей дуалистичностью.

– Выходит, древние лучше нас понимали диалектику совмещения противоположностей.

– Именно, что понимали! Понимали, что мир целостен, а разделение его на противоположности – это всего лишь метод упрощения процесса познания – части легче изучать. А мы из метода слепили картину мира и, в дурацком чувстве превосходства, думаем, что разумнее предков. Технически оснащённее – да! но не разумнее. Что с нами случилось, Серёжа?

Юстиниан построил Храм, ставший центром христианского мира почти на тысячу лет. Любуясь своим детищем, он воскликнул: «Соломон, я превзошёл тебя!», имея в виду легендарный Иерусалимский храм. Ахмед построил Голубую мечеть – выдающийся образец исламской и мировой архитектуры и, нарушая каноны, выстроил вокруг мечети шесть минаретов, настаивая на могуществе и величии Османской империи. Своими мечтами и достижениями они спорили с величайшими творениями человечества. А Микеланджело? Он выдал свою первую скульптуру за древнегреческую, так недосягаем был образец древнего мира. Но его Пьета превзошла шедевры Греции, потому что Пьета – это не только красота человеческого тела, вытесанная в камне, Пьета – это вытесанная в камне красота человеческой души. А мы…

– А мы строим коробки из металла и стекла, придумываем и создаём продукты потребления, – прервал Сергей, лукаво усмехнувшись.

– Да! Что такого произошло с нами, что от достижений мы перешли к потреблению?

– Появился спрос на технические усовершенствования! – Сергей засмеялся и поцеловал меня в лоб. – Маленькая, мы техническая цивилизация, и наши достижения отнюдь не в архитектурных шедеврах и шедеврах скульптуры, хотя и такие достижения у нас есть. Наши достижения лежат в научно-технической области – мы и в космос полетели, и химические элементы разложили на частицы. И в кармане у тебя лежит устройство мгновенной связи…

– Ага, и стираю я не в корыте…

– Именно! Но в главном ты права, цивилизация переживает упадок. Наука уподобляется институту жречества – учёные что-то открывают, открытия существуют сами по себе, за пределами социума, за пределами культуры и, не влияя на неё. Культура в изгнании. В обществе все более проявляется склонность к конформизму. А на эволюционной спирали не существует точки покоя – есть путь наверх, а вниз цивилизация катится в результате инерции.

– И что? Нам предстоят тёмные века?

– Похоже. Но это будут другие тёмные века, вовсе не те, что человечество уже переживало.

– А какие?

– Не знаю, Лида. – И, устремив взор вдаль, он твёрдо произнёс: – Но я буду готов.

Мы решили не брать гида, решили побродить, проникнуться, пропитаться энергией старины. Из притвора прошли в левый неф собора и оказались у плачущей колонны Святого Григория.

– Серёжа, у тебя есть сокровенное желание? Такое, которое, ты точно знаешь, не может осуществиться.

Ожидая ответа, я пытливо всматривалась в его задумчивое лицо. Он кивнул без тени улыбки.

– И у меня есть! Давай воспользуемся услугами плачущей колонны, пусть исполнит! Очередь небольшая.