Виктор Улин - 300 лет

Все, связанное с тестем и его территорией, со всеми его проявлениями, ассоциировалось у Боровского лишь с воинствующей нищетой как образом существования.

Ведь даже участок для своей выморочной « усадьбы » он купил не в приличных местах южнее города, а на севере, где сама почва казалась гнилой.

–…А у кого-то из соседей крольчиха неудачно окотилась…

– Кролики разве окачиваются? Не кролятся?

– Ну, не знаю, – жена пожала плечами. – Ощенилась, отелилась ожеребилась или еще как-то, неважно.

Боровский передвинул рычаг АКПП на « 2 », потому что теперь дорога пошла под гору и было жалко тормозов.

– В общем, шестеро крольчат родились полудохлыми, их отдали отцу. Он же по жизни помоечник, своего ничего не имел, носил отрепье с чужого плеча, побирался по чужим свалкам.

Жена вздохнула.

– Да и вообще – что Фриц выбросил, то Иван подобрал.

– Точно, – он нехотя притормозил, поскольку полосу загородили « жигули » с вихляющейся тележкой, из которой на дорогу что-то сыпалось. – А Сунь-Фунь сидит на горе и смеется над обоими.

– Ну так вот. У отца два крольчонка сразу сдохли, еще три остались жалкими пидаростиками, а вот твоя возлюбленная Барбара расцвела.

– Как ты в своей огородной семье, – сказал Боровский и пожал колено жены, тонкое под плотными джинсами. – Ты у меня всегда была принцессой.

– Примерно так, да. Как и Агнешка у нас с тобой.

– И что, старый идиот собрался всю зиму жить в своем Еленинском?

– Почему всю зиму?

– Так кролики – не гуси и не утки. Насколько я понимаю, они вырастают не за лето и живут не один год. Или он оставит их в своем склепе одних?

– Понимаешь правильно. Но зимовать в его бомжатнике нельзя. Ковыряется на своей « усадьбе » десять лет, а скважина с ручным насосом, замерзает. Туалет в будке через дорогу. И печь – одно название, на ней только летом сварить какую-нибудь похлебку из помоев.

– И что будет с Барбарой? – спросил Боровский.

Он вспомнил, как пронзительно смотрела на него черноухая крольчиха, жуя несъедобный на вид стебель.

– А ты как думаешь? Что хорошего может быть с кем-то, кто окажется рядом с моим отцом?

Вздохнув, Боровский перевел селектор обратно на « Drive »: спуск кончился, узкая полутораполосная дорога уходила ровной стрелой до серого горизонта.

И была унылой и тоскливой, как сама жизнь в этой дикарской стране.

– Она не доживет до нового года?

– Новый год – такая же дрянь, как и старый, но будет еще хуже, – ответила жена.

– Сильно сказано, – он покачал головой. – Особенно на фоне нынешних приплясываний под « жизнь прекрасна ».

– Это не я сказала, а Чехов, не помню где.

– Все равно здорово.

– А насчет Барбары… – она тоже вздохнула. – Если честно, удивлюсь, если она доживет хотя бы до осени.

– Почему?

– Потому, – жена в сердцах захлопнула козырек. – Мой отец не только безмозглый, но еще и жадный, как не знаю кто. Мало того, что подарил мне эту круглую деревенскую рожу, с которой я безуспешно борюсь сорок лет…

– Ничего подобного, – перебил Боровский, зная ее больное место. – У тебя маленькая мордочка с узенькими щечками. Как у Барбары.

–…Ты думаешь, почему я не выросла? – продолжала она, не слушая утешений.

– И хорошо, что не выросла, – опять возразил он. – Я тебя маленькую больше люблю.

–…У меня ноги на семь сантиметров короче нормы. Агнешке четырнадцать лет, а она выше почти на голову.

– Потому что во мне метр девяносто, а твоего отца из-за тумбочки не видно.

– Не поэтому. Потому что ты ей покупаешь авокадо, а меня кормили синей картошкой и яблоками из сада, которые к весне становились ватными.

– Ты мне об этом не рассказывала, – Боровский покачал головой.

– Я тебе много чего не рассказывала. Когда я вспоминаю детство, хочется удавиться. Сейчас он всю пенсию вбухивает в иглинскую помойку. Курятники без кур, индюшатники без индюков, ульи без пчел, весь сарай завален дымарями и каждый год заново бетонирует погреб, который насмерть затопляет весной. Пока работал на заводе, тоже все до копейки спускал на свои сады. У него их было два по шесть соток – один на Дёме, второй где-то в Каршидах, я там не бывала.

– Это же крайний юг и крайний север, друг от друга километров на сто, если не больше?

– Именно так. Носился, как наскипидаренный осел из чувашского анекдота.

– Разве у чувашей водятся ослы? – он невольно усмехнулся. – Мне кажется, только кобылы.

– У отца водятся, потому что он сам осел. Его любимое занятие – взять в обе клешни по двадцать килограммов « груза » и тащить куда-нибудь пешком. И чем дальше, тем лучше. Это у него называется работа.

– Дурака работа любит и дурак работе рад – это про твоего отца сказано.

– Если бы ты не взял меня замуж, я бы загнулась. Он нас морил голодом, а потом ту же картошку раздавал соседям, потому что было не на чем вывезти. И мать загнал в могилу, когда ей было сорок пять.

– Да уж… – Боровский покачал головой. – Значит, нашей Агнешке повезло родиться не в твоей семье, а в нашей с тобой.

– И еще как. А вот моей тезке Барбаре не повезло попасть к отцу на выкорм.

Жена замолчала. Мимо окна с ее стороны тянулись безысходные, бесцветные поля, размеченные устало провисшей линией электропередач.

В этих краях, кажется, никогда не светило солнце и погода в любое время года была осенней.

– На неделе у меня будет Пермь, потом Агнешка из Гоа. А в будущие выходные я сюда приеду, – сказал Боровский, хотя еще секунду назад не думал ни о чем подобном.

– Сюда? – жена, кажется, не поняла.

– Туда. В территорию тьмы, из которой мы только что вырвались.

– К отцу?!

– Нет, конечно. К Барбаре.

– К Барбаре?

– Да, к Барбаре, – он кивнул. – Заеду в зоомагазин, узнаю, что едят кролики, куплю ей еды и отвезу.

– Ради крольчихи, которая не доживет до нового года, ты опять будешь гробить свою восьмисоттысячную машину? – недоверчиво переспросила жена.

– Нет, конечно. Я глуп, но не настолько. Возьму служебную. Если ее побью, оформлю себе задним числом командировку в Кугарчинский район, отремонтирую за счет фирмы.

– Надо же… А почему ты до сих пор не ездил к отцу на служебной?

– Потому что я к нему вообще не желал ездить, тебя жалел. И, кроме того, моя служебная машина – шедевр российского автопрома. Не только климат-контроля, даже кондиционера нет. Коробка ручная и передачи такие короткие, что вот ты, к примеру, на ней не тронешься, трижды не заглохнув. И так далее. Но сейчас съездить надо.

Не ответив, жена покачала головой.

– А насчет не доживет до нового года – так пусть хоть до нового поживет сытой.

– И веселой.

– Насчет веселой отдельное спасибо, не сообразил. Куплю ей еще и барабан.