Ксения Жигалина - Тони

– Пока нет планов, – сказала мама. – Так что, может, и встретим.

– И послушаешь заодно! – заговорщически подмигнул он.

– Посмотрим, – посуровела мама, но ненадолго.

Беспокоились они, однако, зря. Тони в том же невозмутимом и благостном расположении духа, что и всегда, повернул к дому, не предприняв ни одной попытки остаться на украшенной улице навсегда. Только тронул его лапой за штанину, заглядывая в глаза, на что он уверил:

– Завтра мы придем, и будет так же красиво.

Тогда енот спокойно двинулся домой.

Когда Тони открыл окно, ночь сообщила им, что ноябрь окончательно сдал позиции, и свои последние сутки по календарю уступил зиме без боя. Пользуясь своим положением, эта, уже зимняя, ночь, на правах хозяина попридержала тучи. Но теперь, раз уж они здесь, можно было и начинать. И, едва Тони уселся поудобнее, а он занял свое место в проеме, пошел снег.

Она не смотрела на часы ни разу до этого, когда вот так просыпалась среди ночи. А тут посмотрела. Почти половина второго. Она опять пошла в кухню. Оставаться в постели не было никакой возможности. Вздохнув, она снова отодвинула стол от окна и положила руки на подоконник. За окном начинался снегопад. Пустырник и свеча, значит. Что ж, наверное, стоит попробовать.

Снег падал сначала редко и мелко. Но довольно быстро он разошелся и стал сыпать во всю правду. И когда Тони взял в лапы свой музыкальный инструмент, снег уже просто валил.

Тони выпустил мелодию из соломинки прямо в снег. Он стоял поодаль и, слушая, представлял, каково это – сидеть на окне, смотреть на снегопад и наполнять его единственными звуками? Хотя нет, единственными они не были. Ночь погасила все шумы, оставив для них только один. Шорох падающего снега. Его было слышно между звуками мелодии Тони. А она звучала так, что казалось, она наслаждается зрелищем не меньше, чем они. Даже, пожалуй, больше, пришло ему в голову – они ведь только смотрят на снег, а она плывет, парит, струится прямо там, в нем. Он на мгновение увидел, почувствовал себя на ее месте. Это видение буквально отпечаталось в его голове. Врезалось. Как моментальное фото. Он почувствовал снег. Снег. И звук. Это было так странно. Вот он стоит в своем пледе-коконе в дверях. А вот он, звуча, пронзает снежную взвесь среди света фонарей. Секунду…

Он потряс головой. И посмотрел вниз. Тони стоял рядом, заглядывая ему в лицо снизу вверх своими лучистыми добрыми глазами. Окно закрыто. В кухне уже начало теплеть. Он снова потряс головой, развернул плед и взял Тони за лапу. Или это Тони взял его за руку и повел из кухни в комнату. Спать. Спать. Определенно спать.

Пустырник навевал на нее воспоминания почему-то из детства. Кабинет участкового педиатра. Почему-то. От запаха, поэтому, сделалось не по себе. А вот свеча вела себя хорошо. Пару раз затрещала только, в ванной и в коридоре. Но, в общем, ничего ей, свече, в ее квартире не показалось подозрительным. К вечеру она даже как-то успокоилась. А троекратный удар по пустырнику дал ей почти уверенность в том, что это да, это нервы. Это работа все и теперешнее ее отсутствие. Это все подавленность и нервотрепка последних трех месяцев, когда все тряслись в полном неведении. Кто хочешь взвоет. Значит теперь она попьет пару недель травку, успокоится, отоспится, и ее жизнь снова войдет в свое русло. Да. Отоспится.

– Игры разума, – задумчиво произнесла мама в ответ на его рассказ.

– Фильм такой был, – вспомнил он.

– О чем?

– Математик гениальный там с ума сошел, – больше он ничего не помнил оттуда.

– А-а. Понятно. Я знала подобную историю лично. Кино получилось бы очень грустным, – покачала головой мама.

– Математика, – пожал он плечами и покивал. – Опасное дело. Мне это не грозит. Да и Тони не допустит таких суровых побочек. Правда, Тони? – улыбаясь еноту, спросил он.

Тони попрыгал на месте, счастливо лучась голубыми глазами, и вернулся к витрине аптеки, где светящийся зеленый крест теперь обрамляли разноцветные снежинки, мигающие на разные лады.

– Но это было… удивительно, – последнее слово он почти прошептал.

– Долго это продолжалось? – поинтересовалась мама.

– Нет. Секунда. Вспышка. Но, – и он замолчал.

– Что – но? – спросила мама, не дождавшись продолжения.

– Понимаешь, – он пытался сформулировать. – У меня на днях возникло такое предположение, что Тони – не сочинитель. Он исполнитель. Он выбрал меня, чтобы пойти и жить у меня. А мелодия выбрала его, чтобы он выпустил ее. Выпускал. Частями. Зачем-то… – он замолчал, глядя, как в окне жилого дома с аптекой на первом этаже в каком-то диком темпе сменяются цвета огней. – Как так можно жить?!

– Погоди. Не перескакивай, – вернула его мама. – А с чего ты это взял?

– Я не взял. Мне так показалось.

– И что? К чему ты это вспомнил сейчас?

– К тому. Эта вспышка ночью. Я на какое-то мгновение не просто попал под снег. Я… я как будто бы мелодией стал, – он вспоминал ощущение. – И знаешь что? Я звучал сам . Меня не играли. И мелодия, она не конечна, понимаешь? Это не песня в три минуты. Не концерт для оркестра на два часа. Мелодия… она… она без конца. И она… не зависит от Тони.

Они помолчали какое-то время, переместившись вслед за енотом к следующему украшенному окну. Детская библиотека радовала аппликациями, шарами и куклой Снежной королевы.

– Тони умеет ее выпускать.

– Откуда? Зачем? – мама всплеснула руками.

– Я не знаю, – покачал он головой и улыбнулся. – Но это… Это, по-моему, чудо , мам.

Мама улыбнулась ему, покачав головой, и взяла Тони за лапу, чтобы вместе с ним рассматривать елку в библиотеке.

На следующий день зима официально вступила в права. И он это сразу почувствовал, стоя в дверном проеме, когда Тони открыл окно. Минус пришел внезапно. То ли еще будет, поежился он, кутаясь тщательнее. А вот фикусу, глянул он, хоть бы хны – новый вид, районированный. Можно в открытый грунт высаживать. Фикус отважно тянул зеленеющие ветки к открытой половине окна, куда врывался ветер.

Среди ночи что-то ее опять подняло. Она посмотрела на часы. Три. Начало четвертого. Время не то. То она проспала. Может, она просто так проснулась? Этот вопрос она задавала себе уже по пути в кухню. Да что же это такое?! Она разозлилась и вернулась в комнату. И снова ушла в кухню. В комнате было невмоготу. Нет, это невыносимо! Так она до снотворного дойдет! Отоспится она, ага… Она злилась и барабанила пальцами по подоконнику, глядя в ночь. Там шел снег. И, наверное, подморозило. Ветер периодически пытался замести снегом ее окно, словно ее саму. Но снег бессильно скользил по стеклу. Как будто внутрь просится, пришло ей в голову как-то тоскливо. Мало того, что она бродит по ночам. Мало того, что ее преследует какое-то наваждение, заставляющее, буквально гонящее ее к окну! Так еще и снег теперь будет наводить тоску? Она провела пальцами по стеклу и всхлипнула от жалости к себе и к этому беспризорному снегу. Бред какой-то.