Ксения Жигалина - Тони

– Да я и сам того… м-м, удивился.

– Ну да ладно. Тони? Идем?

Тони уговаривать не пришлось – он восторженно озирался по сторонам и с готовностью тут же двинулся вперед.

– Красиво, – согласилась с ним мама. – Ну, правда же?

– Да. Как на открытке. Свет растушеванный. Даже теплее кажется.

– Точно.

Тони вдруг резко оглянулся – сквозь туман к ним приближался трамвай. Енот не отрывал от него круглых, немигающих глаз. Чудо! Трамвай остановился. Двери его разъехались, открыв им сияющее нутро, и снова сомкнулись. Трамвай уплыл.

– Я ничего не скажу, – вдруг заявила мама.

Он улыбнулся в шарф. Он ждал этого.

– Я тогда ничего не говорила и сейчас не скажу. Это ваше дело. Твое. И жизнь твоя. Я свою жила, как выбрала сама. Ты свою живешь, как выбрал сам. Мое глубокое убеждение – так правильно. Каждому – свое. Решения мы принимаем всегда правильные. Все на свете – уроки и ступеньки.

– Я согласен. И благодарен тебе, что ты не вмешивалась. Но поддерживала. И я думаю, так лучше. Для всех. Было бы иначе – было бы иначе.

– Лучше и не сформулируешь.

Он проснулся от того, что енот сопел и пыхтел, усердно расправляя свое одеялко под столом. Он сел. Тони, наконец, навел порядок у себя и вышел из-под стола. Посмотрев на него, енот замер на какие-то мгновения, словно соображая, чего это он подскочил среди ночи, а потом кивнул и направился в туалет. Дела, дела, улыбнулся он. Енотовые дела. Он встал, накинул плед и встретился с енотом уже в коридоре. Вместе они прошли в кухню, он остался в дверном проеме, а Тони полез на подоконник.

Почему-то ему даже в голову не шло сесть. Подумав сейчас об этом, он даже возмутился про себя. Сидеть было решительно невозможно. Тони – другое дело. Тони – главное действующее лицо. Сидя ему удобнее. А он, он наблюдатель. Постоит. Так лучше воспринимается. Может, дело в вертикали, кто знает.

Проснувшись снова с явным и очень нетерпеливым желанием поскорее пойти к окну, она уже решила, что это странно. Ну, один раз это все-таки можно было списать на сон. Что-то там приснилось, прежде чем она открыла глаза, подняло и привело. Мало ли. Ну, не помнит. Ну и ладно. Но второй раз. Странно.

Тони глядел в ночь. Туман все так же наполнял воздух, растирая пальцем четкие контуры окружающего пейзажа. Ночь уже обосновалась в кухне. Можно было начинать. Мелодия поплыла из соломинки. Звуки ее были такие же рассеянные, каким был весь свет за окном. Мелодия утекала из их окна, кружилась вокруг фонарей, рассеивалась в тумане, собиралась снова, словно искала что-то. Не было в ней грусти, не было печали. Было что-то другое. Он подумал. Мягкость была. Так кошка отыскивает котят в своей корзинке, пересчитывает их. Мягко, ласково находила что-то мелодия в окружающем тумане. Ему было неведомо, что это. Ему просто было спокойно от этого.

Он не сразу заметил, что Тони перестал играть. Мелодия кружила в его голове сама по себе, словно оставшись там. Увидев молчащего енота, он, однако, мелодию выпустил. Она утекла из головы в ночь, вся, до последней ноты. Обидно. Но так уж и быть, вздохнул он.

– Ничего не поделаешь, – согласился он с молчащим музыкантом. – Отпускать так отпускать.

Тони кивнул и стал закрывать окно. Ночь успела улизнуть из кухни, и воздух тут же начал нагреваться. Спать.

Так ничего и не дождавшись, она вернулась в постель и через какое-то время заснула.

Перед тем, как уснуть, он отчетливо понял – к утру от тумана не останется и следа. Мелодия нашла, что искала.

– Понимаешь? Пока я увидел только три таких случая. Ей нужен был снег, это ведь было очевидно – и он пошел. Она стремилась вперед, полагаю, к фонарю и стремилась – и он стал светить. Не понятно как. Она что-то искала в тумане, нашла – и туман рассеялся. Причем все эти следствия происходят потом, позже, когда последний звук отзвучал, – он шагал и задумчиво выкладывал маме свои наблюдения.

– Выглядит стройно, – согласилась мама. – Только понятнее не стало, – констатировала она, помолчав.

– Это да, – признал он. – Совершенно не стало.

Тони снова катался между ними сумкой, предпочитая перелетать лужи и слякоть.

– Но побочные эффекты налицо.

– Ага, – кивнул он, Тони тоже.

– Тони, – обратилась мама к еноту, тот со вниманием, радостно обернулся к ней. – А ты сам понимаешь, что ты делаешь? Что вообще происходит?

Енот перевел взгляд в сторону, притих и как-то неопределенно повел плечами.

– Мне кажется, это «и да, и нет», – предположил он с сомнением.

– Похоже, – нехотя согласилась мама. – Поживем – увидим, – заключила она уже увереннее.

Некоторое время они шли молча. Но потом мама заговорила:

– Ну, а может такое быть, что мелодия эта, скажем, не вызывает эти изменения, необходимые ей по каким-то причинам… якобы, так скажем, необходимые… а просто предваряет их?

– Не танец дождя, а прогноз погоды? – хмыкнул он. – Может быть и такое. Как знать. Только вопрос тогда – зачем?

– Что?

– Ну, зачем ей анонсировать то, что и без нее случится через пару мгновений? Не невидаль никакая. Снег, фонарь, туман. Повседневные события, которые окружают нас и происходят в таком количестве, что… Зачем?

– М-да. Может, они чем-то выделяются? Или как-то связаны?

– Это предположение-вопрос можно с уверенностью поставить на полочку прямо рядом с моим первым, – усмехнулся он.

– Да уж.

Из окна, открытого енотом, в кухню пришла ночь. Спокойная поздняя осень. Холодная и вкусная, прозрачная и ясная. Ночь с удовольствием принесла все это им. Словно в благодарность, подумал он. Никаких туманов. Никаких снегопадов. Никаких истерических ливней и унылой мороси. Кристальная ясность. Как осознание, пришло ему в голову. Неожиданное осознание, дарящее всему окружающему удивительную четкость. Хотя бы на время.

Теперь она уже испугалась. Ничего было не понятно, но ей определенно надо было к окну. И именно туда, в кухню. Потому что там – окно , а за ним – ночь. А не какой-то балкон. За окном ничего необычного не происходило. В основном, город спал. Ну, редкие машины. Ветер. Фонари. Еще более редкие прохожие. Все, как всегда. Но ей зачем-то надо было.

Тони тоже залюбовался. Поднимал нос в небо и водил, водил, растягивая удовольствие. А потом взял соломинку. И в ночи, замершей и затихшей, раздались звуки, от которых он вдруг выпрямился рядом со своим косяком, расправив плечи и вдохнув так глубоко, как будто собрался выдохнуть вон все, что было прежде. Мелодия была спокойной и широкой, как открытое море. Да, как море. Бескрайнее, пронзительно холодное и дающее силы. Это море начиналось у самого его окна.

Какое тут могло быть следствие, он даже думать не стал. И почему мама тянет? Ей бы понравилось.

– Почему, почему… – мама думала. – Ну, потому, что я, м-м, ну, побаиваюсь, – наконец созналась она и выдохнула.