Александр Олексюк - Камыши

К тому времени кровососы достали настолько, что у меня стало проявляться нечто вроде фобии или паранойи. Казалось, будто адские клопы притаились где-то и обязательно переедут с нами, продолжив отравлять жизнь и дальше. На фоне мании преследования я выбросил все подушки, одеяла и прочие постельные принадлежности. Оставил только несколько наволочек и простыню, которые кипятил в большой эмалированной кастрюле с красными маками. Нужно было покупать что-то взамен, но денег не было ни копейки, мы (когда я пишу “мы”, то имею в виду себя самого и парочку товарищей-горемык) и ели-то мало, зато много пили, куда там – покупка подушек.

На дворе стояла красивая болдинская осень. В такую осень хотелось спать буржуазно – на мягком – но я все выбросил. Тогда в голову пришла идея закатать в одну из наволочек свой пуховик. Получилась относительно мягкая, хорошая подушка. Можно было обойтись и этим, но оставалась вторая наволочка. Как тут не устроить праздник? Я взял баул и поехал в парк, где росли клены, кленовые листья казались более предпочтительными чем березовые или любые другие. Копошился в листьях, как в пене морской, алчно засовывая их в баул. Приволок домой, просушил, затолкал в наволочку… Жаль, что надолго такой подушки не хватило, листья за пару ночей сбились в какую-то гадкую кашу и спать на них стало противно. Впрочем, несколько раз я все-таки засыпал на подушке из кленовых листьев и видел перелетных птиц, мох, сухие ветки и что-то про борзых щенков.

Я сидел на скамейке и наблюдал, как демонтируют один из последних ларьков в нашем районе. На протяжении двадцати лет он стоял под старым тополем рядом с гаражным кооперативом и чем-то напоминал домик Кума тыквы из мультика про Чипполино: уродливый, кривобокий, с рогами тв-антенны, сделанной из пивных банок.

Вокруг ларька возились рабочие, пытаясь смекнуть, как приладить к этому чудищу стальные тросы, чтобы поставить его в кузов эвакуатора. А вокруг них бегал растерянный мужчина и что-то кричал. В одной руке он держал шапку-жириновку, в другой – файл с бумажками. Но бумажки никого не интересовали, мужика – видимо хозяина ларька – беззлобно отпихивал участковый, а женщина с обесцвеченными волосами сказала: “Гражданин, не мешайте, всё есть в постановлении, оно у вас на руках”.

Спустя минут 20 рабочие закончили колдовство, скрипнули шестеренки, и ларек начал медленно подниматься. Его выдрали с корнем и вздернули, как висельника, но он не хотел сдаваться без боя: лихо накренился в воздухе, начал потихоньку раскачиваться, будто маятник. В какой-то момент мне показалось, что трос вот-вот лопнет, ларек рухнет и раздавит чиновников. Они зачем-то столпились прямо под железным брюхом повешенного и смотрели, задрав головы, как работает маленький кран. Но у ларька не было сил продолжать борьбу, единственное что он сумел сделать – распахнуть форточку, из которой на людей посыпалась грязная посуда, а за ней – пластиковый электрочайник. Следом раскрылась и слабая дверь, она стала страшно скрипеть, открываясь и закрываясь снова. Так бы скрипел крыльями раненый голубь, сделанный из металлолома. И ларек-висельник тоже был сделан из металлолома. Один бок у него синий, другой – серый, еще две стороны были болотно-зеленого цвета. Возможно, в какой-то позапрошлой жизни ларька в его железной утробе сидела кассирша и продавала цирковые билеты или "эскимо". Тогда он цвел и благоухал молодостью и свежей масляной краской, но годы берут свое, ларек побледнел, потускнел и его волокут на плаху.

Металлический крепыш появился у нашего дома, когда я учился в 3 или 4 классе. Однажды, в такой же серый осенний день, я пошел в школу, гляжу, а под тополем – разноцветный кубик Рубика. Вырос, как гриб-боровик. Его окна были заставлены глухой стеной из “сникерсов”, пива, сигаретных пачек, презервативов и жвачки. Мне очень понравился этот ларек. Почти каждый день я приходил и покупал там какую-нибудь сладкую химическую гадость. Покупал и всегда гадал, а кто же сидит в теплом нутре ларька-теремка? За стеной из продовольственного изобилия нельзя было увидеть продавца, не слышал я и его голос. Просто год за годом приходил, стучался в окошко с надписью “24 часа” просил жвачку, а чуть позже – “Золотую яву. Красную”, потом – пиво “Сибирская корона”, сухарики “Кириешки”. Протягивал деньги, чья-то рука высовывалась, забирала купюры, вручала товар и ничего не менялось. Пресловутая "путинская стабильность" плотно ассоциировалась с этим чудесным киоском у гаражного кооператива.

Весной он утопал в тени тополя, зимой его украшали новогодней змейкой-гирляндой, которая извивалась, чтобы проползти между “Дошираком” и пивом “Уральский мастер. Крепкое”. Как-то раз нам продали такую бутылку пива – с витрины. Все та же незнакомая рука освободила ее от мерцающей гирлянды, намотанной вокруг горлышка, и протянула в окошко. В ближайшем подъезде пиво выпил мой товарищ и чуть не впал в летаргический сон.

Тысячи раз я проходил мимо ларька, смотрел на него и размышлял, а кто же там все-таки живет: человек в футляре, карлик, андрогин? Мысль о том, что там сидит простой дядька в вытянувшемся свитере казалась кощунственной и нелепой. Киоск притягивал, как черная дыра, от его приторного изобилия отдавало чем-то уютным и теплым. Я, кстати, заметил, что русские люди одинаково любят, как бесконечный простор чистого поля, так и всякие крохотные каморки: теплушки, сторожки, чердаки и колясочные. За окном вьюга, а в теплушке два на два метра – горячий чай, радиатор и радио "Маяк".

Около 10 лет назад мне все же удалось немного приоткрыть завесу тайны вокруг железного куба с рогами-антенной. Хоть лица продавца я так и не видел, но вот обстановку запомнил. В тот день я покупал печенье “Кременкульское”, постучал в окошко, оно распахнулось неожиданно широко, и в глаза сразу бросился суровый быт киоскера: в углу стояла панцерная кровать, заправленная верблюжьим одеялом, какие бывают в поездах, рядом – на столике – пыхтел тот самый чайник, тихо играло радио, пахло семечками. На улице было очень холодно: дул колючий январский ветер, я хотел сказать, брат, пусти меня в ларек погреться, семечки погрызем, посидим. Но я ничего не сказал, вероятно, постеснялся.

“Это не просто ларек, человек в нем живет, как в панцире. Как улитка, или как черепаха, понимаешь? – говорил мне подвыпивший товарищ, прихлебывая “Уральский мастер” – Он оттуда никогда не вылезет, ларек – часть естества его”. Я смирился с тем, что рядом со мной живет человеко-ларек – таинственная форма жизни, плод противоестественной связи Горбачева и вишневой девятки.

И вот минуло 20 лет с того самого осеннего утра. И вновь осень, утро. Ларек тихо повезли хоронить по лужам и колдобинам в кузове эвакуатора. Чиновники – крапивное семя – порядком замучились и когда машина тронулась – выдохнули, что-то подписали и поехали следом на “Волге”. Начал падать снег, и я уже собирался уходить, но внезапно ко мне на лавочку подсел тот самый мужик с бумажками. Он появился из неоткуда, материализовался из воздуха, я даже не слышал его шагов. Мужчина присел, достал "Золотую Яву", закурил.