Андрей Матвеенко - Следы на морском берегу. Автобиографическая повесть

Ночью, после посещения товарищей, я долго не мог успокоиться: тихо плакал, вжимаясь мокрым лицом в подушку. Вспоминал нежные ласковые руки, гладящие меня по голове, и приятный голос. Собирательный женский образ, сотканный из разрозненных впечатлений от общения с матерями друзей. Всем своим существом я страстно желал иметь свою маму, чтобы, провожая в школу, она целовала бы меня, а вечером, сидя рядом, помогала делать уроки.

Но, увы, ничего не менялось. Опять наступало утро, и отец, как всегда грубовато, по-мужски, трепал меня за плечо, чтобы я вставал в школу.

Сейчас, стоя во дворе среди старых вещей, я припомнил вдруг все обиды, горести и неустроенность нашего быта и горько заплакал. Ничего не мог с собой поделать: слёзы лились из глаз сами по себе.

Из подъезда вышел отец. Увидев меня плачущим, зло заорал:

– Что ты сопли распустил?! Ноешь тут, слюнтяй! Помогай давай, а то сейчас как врежу – сразу забудешь своё нытье.

Прекрасно зная вспыльчивый характер отца, я быстро схватил первую попавшуюся под руки коробку и, согнувшись пополам, с трудом потащил её наверх. Отец и вправду мог меня со злости ударить. А уж силу его кулаков я знал прекрасно! Коробка оказалась очень тяжелой для моих двенадцати лет. Но страх перед отцом был сильнее, – и, останавливаясь на каждой площадке, я упрямо тащил её наверх.

До позднего вечера разбирали мы наши нехитрые пожитки, но я нисколько не устал. Наоборот, мне очень приятно было ощущать вокруг себя, ласкать взглядом и нежно прикасаться пальцами к родным вещам, впитывая частички оставленного в поселке детства.

Утром, едва рассвело, проснувшись и наскоро перекусив, я взялся за своё любимое занятие – чтение.

Книг у нас было огромное множество и на разные темы. Отец очень любил их и покупал, собирал, где только мог. Бывало. даже подбирал прямо на улице какую-нибудь растрёпанную книжку и дома, нежно разглаживая её помятые страницы, долго, любовно вертел в руках. В такие моменты мне казалось, что книги он любит гораздо больше, чем меня. Да, наверное, так оно и было на самом деле.

Отец, заметив, что я уселся читать, сказал:

– Шёл бы погулять, сынок. Смотри: какая погода прекрасная! – Я оделся и осторожно касаясь серых, ещё пахнущих краской, перил лестницы, спустился вниз.

Во дворе – тишина. Только издалека доносились автомобильные гудки. Я присел на недавно выкрашенную лавочку, заняв удобный наблюдательный пункт, и от скуки стал глазеть по сторонам.

Постепенно в окружающее меня молчаливо-пустое пространство начали внедряться звуки и предметы. Вот на трёхколесном велосипеде проехал малыш. Стуча каблучками, прошествовала молодая женщина, по-видимому, мать ребёнка. Вразвалочку прошагал, грохоча тяжёлыми сапожищами, портовый рабочий. Спустя некоторое время во двор въехал грузовик, потом ещё один…

И вот уже тихий дворик заполнился звуками различной громкости, тональности, высоты, разнокалиберными машинами и людьми. То там, то тут ненавязчиво лилась тихая беседа; слышалось перешептывание старушек-сплетниц, с упоением пересказывающих друг другу последние местные новости. То и дело раздавались восторженные возгласы, крики – семейные либо приятельские разборки, смех – то по-детски непосредственный, переходящий в юношеский задорно-заливистый, неожиданно прерываемый сдержанным весельем взрослых и недовольным покряхтыванием и ворчанием стариков. Всё это всколыхнуло, нарушило дремотно-сонное состояние двора.

Я особо не реагировал на произошедшие вокруг меня перемены, с любопытством наблюдая, как трое мужиков – тех самых, уже знакомых мне, – таскали мебель в третий подъезд, потом в первый и в наш. Шкафы, кровати, диваны, тумбочки, столы, стулья, ковры, дорожки, зеркала – все перетаскиваемые предметы казались мне шикарными по сравнению с нашей старенькой мебелью. Я был поражён: как же люди хорошо живут!

Мебель перетаскана, машины уехали. Ничего интересного больше не происходило, и время потянулось медленней. Заскучав, я собрался было уже вставать и идти домой, как вдруг ко мне подошли двое ребят примерно моего возраста.

– Привет, – сказал один из них – маленький, худой, нескладный подросток со смешным скуластым лицом и головой, украшенной шапкой из спутанных светло-русых кудрей. Прикид его выглядел также нелепо: старая школьная форма – коротковатые брюки, протёртые на коленках, и куртка с отпоротыми рукавами.

– Ты чё, новенький? Здесь живешь? – ломающимся, с хрипотцой голосом спросил он, и глаза его, словно чертенята, лукаво блеснули.

– Да, мы только неделю назад приехали, – промямлил я, испугавшись чего-то, и нервно поправил очки, постоянно сползающие с носа.

– А чего не выходил на улицу? Боялся. чё ли? – вступил в разговор второй – высокий, упитанный крепыш с жёстким, тёмным ёжиком волос на голове.

Одет он был куда лучше первого. Почти новый костюм «Адидас», гармонично дополненный белыми, ещё не запачканными кроссовками выдавали в нём мальчика из обеспеченной семьи.

– Нет, не боялся – просто помогал отцу по дому, – тихо проговорил я, подтягивая кверху и без того короткие, замызганные серые штаны

Худой вдруг зашёлся резким, дребезжащим неприятным смехом:

– Гха, га, гха-гха… Помогал по дому, а чё мать-то делала? Спала?! – неожиданно оборвав смех, спросил он.

От таких обидных для меня, росшего без матери, слов по спине прошли мурашки. Я напрягся и, едва сдерживая гнев и злость, как можно спокойнее ответил:

– Нет у нас матери. Она умерла. Вдвоём мы с отцом, – и в конце последней фразы всё же не сдержался: две крупные слезинки вырвались из моих глаз и предательски демонстративно покатились по щекам.

– Чё ты нюни распустил? Сопляк! – пристал опять худой. – Ещё пожалуйся!

– Заткнись, Сен, – проговорил «ёжик», – а то в ухо схлопочешь.

– Слышь-ка, – обратился он ко мне, – меня Боряном зовут, а этот – Сен, Саня. Ты, брат, не обижайся: у него отца нет. Нет, он не умер, просто бросил, ушёл. Ты, это смотри: кто обижать будет – подходи. Мы тут завсегда рядом, вон в соседнем доме живём.

– Ладно, мир. Не сердись, старик, – примирительно сказал Сен и, словно опомнившись, поинтересовался: – Тебя как кличут?

– Андреем, – почти беззвучно ответил я.

– Не боись, Андрюха, с нами не пропадёшь, – бойко прозвучал мне в ответ Санькин голос.

…И они ушли в сторону своего дома, а я ещё некоторое время продолжал неподвижно сидеть на лавочке, переваривая в мыслях своё первое знакомство с местными пацанами.

Сегодня, двадцать восьмого августа мне исполнилось тринадцать лет. Отец подписал открытку с поздравлением, и, как всегда, утром под подушкой я обнаружил плитку шоколада.