Андрей Матвеенко - Следы на морском берегу. Автобиографическая повесть

Так было всегда. Одно и то же.

Я даже и помыслить себе не мог о том, чтобы что-то могло измениться в мой день рождения. Другим ребятам родители устраивали настоящие праздники в кругу друзей: сладкие столы, игры, конкурсы, музыка, танцы…

Мне же не разрешалось никого к себе приглашать.

Мы с отцом вдвоём пили чай, потом была партия в шахматы. И всё… – мы расходились по разным углам комнаты и каждый занимался своим делом.

Нет, – не стану лукавить и обманывать читателей, – один раз всё же у меня был не совсем настоящий день рождения, но что-то похожее на праздник, по крайней мере, так он начинался…

Это произошло ещё в поселке. Мне тогда исполнилось семь лет. Проснувшись утром, сквозь щёлочки ещё не полностью открытых глаз я с удивлением заметил, что отец наводит порядок в нашей единственной комнате. Это было очень странно, так как раньше он делал уборку очень редко. Заметив, что я уже проснулся, отец возбужденно потряс меня за плечо.

– Андрюша, вставай скорей! Сегодня мы устроим тебе праздник, – радостно воскликнул он и добавил прерывающимся от волнения голосом, что на него было совершенно не похоже: – Можешь приглашать гостей. И, вообще, в этот день проси чего хочешь.

А хотелось мне многого.

– Машинку на радиоуправлении, – прокричал я, долго не раздумывая: боялся, что отец может передумать.

– Хорошо, – великодушно согласился он. – Будет тебе машинка. – Счастливый, как никогда, я побежал на улицу приглашать ребятишек из нашего колхоза.

В два часа пришли гости – тройка моих закадычных друзей. Они принесли мне в подарок большую книгу – детскую энциклопедию. Я был на седьмом небе от счастья. Отец накрыл в комнате стол. Середину его украшал торт, купленный в поселковом магазине. Сладкое праздничное угощенье дополняли печенье и конфеты карамель. Дети чинно уселись за стол, и я, гордый как никогда, стал разливать всем чай. Покушали быстро, и всем захотелось посмотреть мою комнату. Ввиду отсутствия личных апартаментов пришлось отвезти ребят в нашу общую универсальную комнату. Дети с любопытством стали рассматривать и брать в руки разные заморские безделушки, привезённые отцом из загранплаваний. Он, видя, что трогают его вещи, рассердился.

– Ничего не надо трогать, – раздался строгий голос его, не предвещающий ничего хорошего. – И в этот момент у одного из мальчиков выпал из рук любимый фонарик отца, и, как назло, по закону подлости, разбился вдребезги. Отец вмиг рассвирепел и стал бешеным.

– Вон отсюда! – заорал он неожиданно так громко, что дети вначале растерялись и притихли, замерли, будто маленькие зайчата, спрятавшиеся под еловыми лапами. Затем, пятясь и натыкаясь на разные предметы, гурьбой бросились из комнаты. И вмиг упорхнули из квартиры, словно застигнутые врасплох воробьи-воришки.

– Если вы – дебилы, то нечего приходить в гости в нормальный дом и тем более трогать и разбивать вещи хозяев, – не унимался отец, распаляясь сильнее и сильнее. – Вон отсюда и чтобы больше ноги вашей здесь никогда не было!

Перепуганные дети уже неслись по улице, а вслед им всё неслось: «Вон отсюда! Прочь из моего дома!..» Гости задали такого стрекача, что только пыль из-под ног клубами вилась.

– А ты куда смотрел, остолоп безмозглый? – накинулся отец на меня, заметив в углу комнаты маленькую съежившуюся детскую фигурку. Найдя новый объект для вымещения злобы, он сильными пальцами вцепился, словно клещами, в моё худенькое плечо и потащил меня на кровать, другой рукой успевая по дороге наподдавать тумаков.

– Какого чёрта они схватили мой фонарик? – кричал отец, никак не успокаиваясь. – И вдруг – как гром среди ясного неба – прозвучал для меня его окончательный приговор:

– О машинке можешь забыть раз и навсегда! Сам виноват, что нашёл себе таких безруких невоспитанных друзей.

Потерянный и избитый, я валялся на кровати, и слёзы самопроизвольно лились из опухших и покрасневших глаз. В первый раз я ощутил в полной мере, что отец никого не любит. Никого, кроме самого себя. И от полного осознания этой мысли мне сделалось ещё горше и обиднее: я зарыдал во весь голос…

Первого сентября я пошёл в школу, в седьмой класс. Как раз в это время произошла школьная реформа и стали учиться одиннадцать лет.

Отец с утра принарядился: надел свой самый лучший костюм из пятнадцати, имеющихся у него и без толку пылящихся в шкафу, и отправился со мной на школьную линейку. По дороге мы зашли на местный рыночек прикупить букетик цветов. Купили – легко сказано. В поисках «самого лучшего» букета мы прошатались минут двадцать. И, в итоге, отец, разозлившись непонятно на что, купил самый дешёвый, самый неказистый и смешной букетик, бросив при этом фразу:

– Нечего этих учителей баловать, сойдет и такой.

С этими словами он вручил мне что-то невообразимое – какой-то цветочный веник: желтые полуосыпавшиеся цветы с торчащими во все стороны зелёными перьями листьев. И всё это чудо было небрежно завёрнуто в кусок полиэтилена. Несмотря ни на что я обрадовался и такому букету. Ведь раньше отец никогда не покупал мне цветы, – и я был несказанно рад, что на этот раз, как все, несу в школу букет.

Свой класс я нашёл сразу: по табличке, которую держала в руках высокая красивая черноволосая женщина. Оказалось, что это мой классный руководитель, Светлана Николаевна. Она молча взяла цветы и, мило улыбаясь, подвела меня к одной из групп учеников, стоящих неподалёку.

– Вот ребята познакомьтесь – Матвеенко Андрей, – представила она меня. – Он будет учиться в нашем классе. – Засмущавшись от пристального взгляда подростков, я нервно поправил очки, чем неожиданно вызвал смех у моих одноклассников.

– Отличник? – резко подскочив ко мне, выкрикнул маленький чернявый мальчишка и, не дождавшись ответа, проговорил заискивающе: – Будешь давать списывать?

– Жуков, тебе бы только списывать! Самому учиться надо! – укоризненно-строго произнесла Светлана Николаевна, вмешавшись в наш разговор.

– Андрей, а какой предмет тебе больше всего нравится? – с неподдельным любопытством спросила учительница.

– История, – еле слышно прошептал я. – И география тоже, – опомнившись, добавил я уже смелее.

– География тоже, – передразнил меня всё тот же неугомонный мальчуган. – Так это же, Глобус! – радостно прокричал он, расплываясь в широкой улыбке от удовольствия и сознания собственной находчивости.

– Точно, Глобус! Глобус! – моментально подхватили со всех сторон мои одноклассники, окружившие нас плотной стеной. (Прозвище оказалось удачным и приклеилось ко мне надолго.) – Я стоял, растерявшись, не зная, как реагировать на такие неординарные выходки ребят.