Петр Альшевский - «Точка зрения Корнилова»

– В отношении нее мы будем убеждаться на кухне. – Корнилов немного улыбнулся. – Прошу.

Прокручивая в голове беглые стоп-кадры эволюционной значимости всех неподдельно вымерших видов, Корнилов не торопливо продвигался по главной улице страны: машины, забыв о тормозах и светофорах, выпячивали друг перед другом свои скорости; огни стекольных витрин подмигивали собратьям с противоположной стороны; Корнилов все не торопился и не торопился. А чему ему радоваться? Вот именно, что нечему – мазохисты, разумеется, возразят, но Корнилов в их ложах-вентах никогда не состоял, и поэтому всего-навсего не торопился, стараясь по возможности никуда не идти. Куда ему идти? На поиски золота инков в солнечный Пайтити? Но там и без него темнее не станет. Или, может быть, его заждались на полярной станции? Сжимают на счастье кулаки и верят: «вот придет Корнилов и вытащит нас из пропасти, куда мы были сброшены нашей отоспавшейся совестью»? Тоже, вряд ли. А вот в бар зайти не помешает. Действительно кому это может помешать? – Корнилов человек не буйный, вопреки непреложным постулатам социума не икающий, да и с дилетантским пафосом «Карбонарий, надкуси оковы!» ничуть не сотрудничающий. Кое-какие сомнения в ее обладании вызывала только платежеспособность, и когда Корнилов гордо уставился на ценник, эти сомнения обрели законченный статус бескомпромиссно неразрешимых. Цены кусали – довольно глубоко и остервенело, за самые сокровенные фибры его благого желания пропустить кружечку и тихо отвалить: они вцеплялись ему примерно в те же места, что и Микеланджело, который «пытался вложить всю полноту своей личности в язык мрамора», однако на одну кружку у Корнилова, пусть еле-еле, но хватило и, испросив пронизывающим взглядом формально-насильственного разрешения, он присел за столик, не полностью занятый двумя помятыми девицами. «Мое дело – полет, ваше – мельтешение под ногами… Да! шучу, шучу… иронизирую» – проходящая между ними беседа прикоснулась к его отнюдь не жаждущим информации ушам; «Они горят изнутри. Словно бы им ввели факел. Через самое потайное место» – как он понял, девицы зарабатывали стриптизом. В общем, прилюдно раздевались. Основываясь на расставленных в их общение акцентах, целью такого способа зарабатывания было проплачивание высшего образования. Корнилов обвинительно усмехнулся. Как бы не обвиняя, а обвиняясь в обвинении; он уже не раз слышал о подобной связке – стриптиз ради образования. Корнилов не исключал, что это правда, но… ну да, ладно, у каждого свои расклады и при любой, даже самой благоприятной для тебя сдаче, ты никогда не пересилишь улыбчиво комбинирующего на глади зеленого сукна Папашу Шулера.

Между прочим, Корнилов не имел ничего против стриптиза. Он вообще почти ничего не имел. А что касается стриптиза, он сам бы в нем с радостью поучаствовал, будь в нем хоть какая-нибудь необходимость: «Хорошего было… Много? И не упомнишь?… Мало. И не вспомнишь». Да и деньги, судя по всему, неплохие. Сделав экономный глоток, Корнилов мечтательно закрыл глаза. Но помечтать ему помешали – и собственное нежелание, и ввалившийся в бар мордатый гангстер, сразу же начавший выяснять «Who is who, motherfuckers». Документы он, понятное дело, не спрашивал – просто ходил и орал. И не рэперскую телегу. Корнилов задумался: «вот входит человек, смотрит по сторонам и что он видит? Людей. Ну, еще мебель. И как он на это реагирует? Некрасиво реагирует. Не породисто. А почему? Наверно, потому что очень серьезен. Но что значит очень? Это значит, куда больше, чем остальные. А кто есть остальные? Тройка худосочных яппи, две упоминавшиеся девицы и сам Корнилов. Получается, что Корнилов несерьезен…».

Корнилов уже захотел немного погрустить, но громкие действия охраны обрубили его хотение на корню. Вероятно, вошедший гангстером не был. Или только учился им быть – что-то слишком запросто его выкинули на улицу. Даже стукнули ногой пониже спины. Проецируя эту ситуацию на «Хороших парней», где Джимми – Де Ниро, Томми – Джо Пеши, небезынтересно предположить, что случилось бы, если к Джимми, тяжело переживающего гибель своего друга бешеным крушением телефонного аппарата, со всего разбега подскочил один из частных охранников, назидательно говоря: «Уже седой, а хулиганите… Вас в участок или сами разберемся?».

«Лейся, лейся красная» произошло бы тут без рассудительно переноса на потом, ну а девицы, чье настроение с появлением лже-гангстера заметно упало, уже заболтали по новой, и зачем-то – хотелось бы верить, что не из-за сострадания – попробовали затащить туда и Корнилова. В смысле, предложили подключиться к разговору. Корнилов подключился, но не от полного сердца. Он смотрел на свою кружку, на стремительно убывающее пиво и прекрасно понимал, что вторую ему не потянуть. Видимо, именно поэтому его участие в беседе было по большей части невзрачным.

– Вы где работаете?

– Нигде, – ответил он.

– Как это нигде?

– А вот так.

И все в приблизительно том же стиле – в какой-то момент Корнилов ощутил себя мега-букой; это ему не понравилось и, не желая отождествляться в глазах равномерно косоглазящего самосознания с непроспавшимся полуслоном-полудраконом, он широко улыбнулся. Девицы были ко многому привыкшие, но широкая улыбка Корнилова заставила их импульсивно поежиться:

– Что-нибудь случилось?