Петр Альшевский - «Точка зрения Корнилова»

После недолгих розысков подходящий вариант оказался найденным, и уже послезавтра – дотянул он до него: в Стиксе только ноги помыл – мизинец Корнилова неамплитудно помахивал связкой ключей от выделенного ему помпезным отмиранием социальных приоритетов убежища.

Нависавших над готическими скамейками аркад квартира Корнилову не предоставила: стол, стул, да грусть, однако ее окрестности, подъезд и одиноко работающий лифт – второй тоже временами работал, но продолжая пребывать в том же положении, что и не работая: без пола – навеяли Корнилову несложную мелодию исполняемой под баян частушки о мерзости запустения, распространяющейся по подлунному миру на китах человеческих. Как там вещал сокол Чиль: «Люди покрыли землю на три дня полета! Может и больше, но мне уже надоело высматривать свободное от них место. Бесполезно это!». Окопавшись в этом зловещем своей обособленностью пристанище – ко всему, еще и звонок не исправен – Корнилов решил освежить пока еще не отобранную у него жизнь душераздирающим отказом от соприкосновений с женщинами под алкоголем. Укрепившейся за последние семь лет культ «Просто выпить – хорошо и просто» был развенчан Корниловым провозглашением невнятной доктрины «Живу один, не пью и зрею», и, стараясь откреститься от «It` s just that demon life has got me in it s sway», он неоднозначно выдохнул:

– Хрен бы…

Приобретенная накануне независимость от братства «Внешнего духа» надсадно прервалась телефоном – лучше бы Александр Белл не отвлекался от учительства глухих детей и не шастал со своей системой «видимой речи» по коктейльным заседаниям бостонского истеблишмента.

Корнилов взял трубку.

– Алло, – нехотя пробормотал он.

– Привет, цыпленочек!

Звонили не ему. Это уже хорошо.

– Привет, курочка, – сказал Корнилов.

– Курочка? Ты никогда не звал меня курочкой.

– За это я должен перед собой извиниться – как и в том случае, когда пошел дождь и я встал под дерево. Его крона защищала меня от воды, но потом дождь кончился, вместо него подул ветер, а я о чем-то задумался и из-под дерева не вышел, не успел. Вот меня и окатило – всей той водой, что не доходила до меня во время дождя. Дождь идет – я сухой. Он кончился – я вымок. После его окончания, но насквозь. А как я тебя звал?

– Ты звал меня Секси.

Похоже, полная дура – если бы вокруг него остались только такие женщины, Корнилову было бы нечего делать в своем теле.

– Привет, Секси.

– Таким ты мне нравишься… Хотя, говоря таким, я бы не смогла объяснить каким именно. Думаешь обо мне?

Ну, не кричать же ей: «Мне нравится тебе нравиться!». Но и откровенность тратить на нее не пристало.

– Всегда, – твердо сказал Корнилов. – Даже спирт разбавить некогда – выпью алюминиевую кружку и пятнадцать минут потом не дышу, думая и помышляя лишь о тебе.

– Туз ты мой… Тебе ведь приятно, когда я так тебя называю? Ну сознайся, ведь приятно?

А леди пусть тушат сигареты в молоке…

– Откуда информация? – спросил Корнилов.

– Как это откуда? – поразилась она. – Ты же сам говорил: «Бога нет, потому что его никогда и не было, а ты зови меня Тузом».

До него здесь жил дебил. И это факт, даже делая скидку на то, что он мог не знать сленга некоторой части блатных, называющих «тузом» анальное отверстие.

– Понятное дело, говорил… – негромко протянул Корнилов. – Как лошади? Как жизнь?

– Как лошади не знаю… не знаю и того, зачем ты об спросил, а жизнь все продолжается – работа, однообразное общение с сослуживцами, вечеринки. Но мне очень не хватает наших игр.

Догадываюсь – не иначе, как что-нибудь вроде смертельных схваток между тщедушными богоборцами и накаченными анаболическими облатками бого-Борцами.

– Так поиграй в них с кем-нибудь еще, – довольно искренне посоветовал Корнилов.

– Все не так просто – здесь любой не подойдет. Меня ведь возбуждают только мужчины в железе.

– Каторжники, что ли?

– Причем тут каторжники? Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю… Твои причиндалы-то не заржавели?

Сейчас это еще не всё, но, по собственной милости забиваясь в угол, Корнилов пренебрежительно забивал на искушение быть в центре.

– Не беспокойся, – сказал он, – они у меня из нержавейки.

Голос в трубке понимающе захихикал:

– Я не о том… Как там твои доспехи?

– Какие доспехи?

– Ну, те… Для секса.

Ее шипящее пришептывание вызвало у Корнилова поллюцию сознания, незамедлительно выразившуюся в воспоминании жутковатого апокрифа, касающегося случая кастрации Сатурном своего отца Юпитера, а затем и наоборот. Также он припомнил и случая из его личной жизни, когда разделявший с ним двух женщин Сергей «Чандр» Ильюшин пришел с кухни и хмуро сказал: «Ты, Корнилов, можешь продолжать их ласкать, а я уже не могу – языком подавился».

Корнилов отвлекся от женщин, уточнив у него: «Своим языком?».

Беззлобный этнолог Сергей схватился за изголовье кровати и, едва не упав, еле слышно выдавил: «Телячьим…».

– Ах, те, – возвращаясь к общению с недалекой дамой, воскликнул Корнилов, – те, которые, как я понимаю, для секса и для причинения друг другу обоюдной радости. Они?

– Да!

– Я сдал их в металлолом.

– Как?!

– Деньги были нужны.

– А как же я?! Ты обо мне подумал?

«Мы же, как споспешники, умоляем вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами» – однако хоть в Почайне их крести, хоть в принадлежащем могущественному «Угодники и компания» аквапарке, все одно не поможет: от зычного себялюбия и покойника не избавишь.

– Именно о тебе, – сказал Корнилов, – я и подумал. Хороший психиатр сейчас не дешево стоит, а тебя, Секси, наставить на путь истинный способна лишь экстренная психиатрическая помощь. Так что, лишние деньги не помешают.

– Какой, твою мать, психиатр?! – озлобленно прокричала она. – Ты что издеваешься?

Да брось ты, зачем?

– Все, моя милая Секси, – усмехнулся Корнилов, – я сдаюсь. Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

– А зря.

– Что зря?

– Зря ты меня слушаешь.

Она возопила, она заорала: ей худо, что разум на грани обвала.

– Ты же сам сказал, – прокричала Секси, – чтобы я тебя слушала!

А вот с воображением, барышня, надо бы поосторожнее, посдержанней – не то получится, как с охотником Тихоном Ряжским, принявшим катавшегося от злости лешего за рожающую дочь своего кума лесника.

– Я не сказал, – пояснил Корнилов. – Я спросил.

– Что спросил?

– Уже не важно… Бывай. Счастья тебе.

Повесил трубку, Корнилов стал ждать повторного звонка, но его не последовало: у немалого числа африканских народов адюльтер одного из супругов приводил к рабству обоих – ты согрешила, я пострадал; ты кормила детей, я ошивался в соседней землянке с пышной звездочеткой; ты… я… нам обоим…. я, ты, вместе, до конца… в беде и радости – полгода назад Корнилов встретил на Маросейке сильно кровоточащего бизнесмена Олега Алутина. Умолявшего своих коллег не запирать его в тесной комнате со стулом и веревкой: Корнилов перевязывал ему голову и без того надорванным рукавом его пиджака; Олег Алутин заливал своей кровью сухой асфальт – ведя себя с вызывающей апатией.